Дети

Дети пришли в школьный зал, не зал, а залик - 16*8 метров. И... никаких "шпаг", никаких сражений, ради чего и пришли.

А где было взять эти "шпаги", если кроме штатного расписания ничего у Житлова не было: ни единого клинка, никакого фехтовального снаряжения. По всем раскладам выходило одно: разбегутся рефята. Он это прекрасно понимал, так же, как понимал, что допустить такое никак невозможно.

Дело шло к зиме - к конькам, к хоккею, к лыжам. Как же ему удержать этих детишек около себя, в этом тесном, неуютном залике, куда он заманил их вместе с Дюма романтическими рассказами о фехтовальном искусстве, о рыцарстве отважных мушкетеров? И тогда он предложил им просто хорошо, дружно и очень весело жить вместе. Жить, а не просто тренироваться три раза в неделю по два часа в день.

Брен и Житлов говорят, что перво-наперво решили они создать в своей школе особый микроклимат. У Брена есть даже такой придуманный им термин - "плотность коллектива". В школе рождались и утверждались, воплощаясь в реальность, принципы и идеи, ради которых Житлов и Брен и взялись за это новое для них дело. Если вообще уместно перефразировать поэтические строки, законом жизни школы стало: "Спортсменом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!".

Они учили детей гражданственности, воспитывали в них высочайшую порядочность, обязательность, скромность и такое великое, объединяющее людей чувство, как чувство товарищества. Тут была, выражаясь языком Брена, удивительная плотность взглядов, идей и чувств,

Тренировок в обычном смысле этого слова - пришел ученик, провел два часа в зале и ушел - у них не было. Для детей первого набора главным смыслом их маленькой еще жизни стало быть вместе. Всегда и во всем. Их учителя были единомышленниками и хотели, чтобы дети тоже стали единомышленниками, друг с другом, а потом и со своими учителями.

Не было клинков - рапир, шпаг и сабель - делали сами. Не было фехтовальной амуниции - шили, латали сами. Наконец, раздобыли правдами и неправдами немного фехтовального оружия. Но старые клинки ломались. И чтобы выкорчевать раз и навсегда в детях даже крупицы потребительства (у Житлова нет более клеймящего слова, чем "потребитель"), сломанные клинки паяли, порой по пять раз - шов на шве,- и продолжали играть этими латаными-перелатаными клинками.

Житлов жил в школе. Дневал и ночевал. Он ходил со своими детьми в кино и музеи, по воскресеньям они отправлялись в лес на лыжах. Дети совсем скоро поняли, что Житлов живет с ними и для них, что он не просто их тренер, что он - их учитель.

Учитель был страшно строг. Если занятия начинались в 8.00, то в 8.01 явиться в зал было уже нельзя. Он учил их любить и уважать друг друга, делать друг другу маленькие радости, он учил их добру. Он не читал нудных и "правильных" проповедей: это - хорошо, а это - плохо. Он просто жил с ними той жизнью, которую принимал, и не жил той, которую не принимал.

...Одинаковых людей не бывает. Его дети тоже были разными - одни более способные, другие менее. Почти год ушел на то, чтобы создать "плотность коллектива". Он провел за этот год целую серию игр-конкурсов. И вот те, что были способнее других, те, которым все давалось легко, которые не привыкли много трудиться, в многотуровой игре-конкурсе проиграли, а те, что на первых порах ничегошеньки делать не умели, у которых ничего поначалу не получалось, вышли в конце концов в лидеры.

Среди этих, бывших "неспособных", которых бы в другой школе - как знать!- отчислили бы за бесперспективность, оказались Валя Никонова, Оля Князева, Рафик Дубов, Тагир Нуриахметов.