Вместо эпилога

Хотел пойти к нему на тренировку, но потом раздумал. Раньше не стал бы сомневаться - идти или не идти. Видел множество его тренировок. И соревнований, в которых он участвовал,- побеждал и проигрывал. Не забыть никогда его смущенную, виноватую и грустную улыбку, которую через силу выдавил он, когда проиграл на Большом трамплине в Саппоро. Помню, подарил он мне в тот день свою открытку, которую массовым тиражом выпустило к Олимпиаде АПН, и написал: "От несознательного олимпийца". Я тогда не стал допытываться, в чем тайный смысл этих слов. Только спустя несколько лет расшифровал Гарий Напалков ту строчку на открытке.

Помню последний его чемпионат мира в Фалуне, где он уже не мог выиграть, сдал свои чемпионские полномочия на трамплинах Большом и Малом Ашенбаху и, не желая видеть ни торжеств в честь нового чемпиона и вообще никого, юркнул в наш автобус и сидел в нем унылый, пока остальные ребята не переоделись...

Он еще собирался ехать в Инсбрук - на третью свою олимпиаду, да не поехал - не взяли его в самый последний момент, хотя он уже и примерял пушистую нашу олимпийскую шубу...

В дни Олимпиады в Инсбруке Напалков прыгал на каких-то соревнованиях у себя в Горьком, прыгал отлично и далеко, и красиво, как в лучшие годы. Да только кому теперь нужны были эти его прыжки! Он еще не решил тогда точно, уйдет или не уйдет...

Из Инсбрука я привез пару новеньких летних "кней-селов". Позвонил ему. Он примчался, увидел эти лыжи, сказал восхищенно: "Вот это аппарат! Дайте я прыгну на них". В тот день на Большом горьковском трамплине проходили соревнования. Напалков взял голубые "кней-села", пошел ставить на них крепления, хотел в тот же день прыгнуть, но раздумал...

Я понял тогда, что он уходит, что именно в тот день решил больше уже не пытать счастья.

Он стал тренером. Это было весной 1976 года, а в канун нового, семьдесят седьмого, Напалкова Гария Юрьевича, заслуженного мастера спорта, назначили старшим тренером сборной СССР.

Так в двадцать восемь лет началась для него новая жизнь.

Знакомая и незнакомая, понятная и непонятная. Одно только известно - трудная жизнь. Но он признался мне, что мечтал о ней.

- Я к этой работе стремился,- сказал Напалков.

В двадцать восемь лет так не каждый скажет. Кто и промолчит скромненько. Он скрывать своих стремлений не пожелал.

По-моему, одно это его признание уже интересно. В первые дни весны семьдесят седьмого мы встретились с ним в Нижнем Тагиле, куда Напалков со своей командой прилетел на чемпионат страны прямо из Лахти. У них была тренировка. Не на трамплине - на баскетбольной заснеженной площадке они азартно играли в футбол. Я не хотел, чтобы Напалков меня видел - а вдруг мешать буду своим присутствием? Я смотрел за его тренировкой из окна номера уютного пансионата "Аист", что в двух шатах от великолепного тагильского комплекса трамплинов.

Это была довольно удивительная, хотя в общем-то и обычная, тренировка. Удивительная тем, что тренер в поведении своем не был похож на тренеров, которых многие годы привык я видеть на трамплинах. Он играл с ребятами в футбол вовсе не как тренер, а как равный с равными, и если ему удавался какой-нибудь "финт" или гол он забивал, то ликовал, как мальчишка.

Потом они занялись прыжковыми своими делами. И тут тоже тренер был с ребятами как бы на равных: что-то показывал, что-то разъяснял - делал то же самое, что и они, только, по-моему, все эти специальные упражнения, имитация толчка со "стола отрыву", начало прыжка и прочие сложные элементы у него получились чуточку чище, изысканнее, отточеннее. И ребята хотели, старались повторить то, что делал их тренер.

Это было похоже на игру - ну-ка, мол, сумеете ли вы сделать, как я? И если у кого-то получалось хорошо, то все улыбались. Ни нотаций, ни прикрикиваний, ни упреков - шла, повторяю, веселая, умная игра. После тренировки они вернулись в пансионат, взмыленные, пар от них валил, куртки промокли от пота. И они уже не улыбались: усталость навалилась на их сильные плечи, они тяжело дышали и молча разошлись по своим номерам. Через полчаса я уже видел их снова веселыми. Напалков опять шутил, подтрунивал над кем-то из ребят. И все смеялись. Всем было хорошо, спокойно...

Завтра у них начинался чемпионат страны.

В последние два-три года Напалков тренировался много - куда больше, чем раньше. Он не только сам тренировался, но и помогал ребятам и тренерам: он знал, видел, понимал в прыжках больше, чем мог сам сделать. Вот этого он, кажется, не понимал... Он что-то показывал, разъяснял молодым ребятам. Они его слушали, слово его для них было'авторитетно... Но наступал час соревнований, и Напалков, который на тренировках учил, как надо прыгать, проигрывал своим "ученикам".

И вот он - тренер. И сразу же многое изменилось. Над ним теперь не висит угроза проиграть ребятам, а ребят не дразнит такое заманчивое дело, как выиграть "у самого Напалкова". У него и у них теперь одна цель, одна страсть: отыграться за былые проигрыши. Они все этой страстью одержимы. И когда был сделан первый шаг к цели, они заулыбались наконец.

А они давно не улыбались...