Страсти на соборной площади (Михаил Жванецкий)

Для этого надо быть в Одессе осенью. И к вечеру на Соборной площади, где собираются все и говорят о футболе.

Можете стоять сзади и не ввязываться. Кто-то вдруг спросит: "Ну правда же?",- и вы ввяжетесь.

На площади и на скамейке сидит дед в окружении молодежи.

- Как мы раньше жили? Пойдешь из рогатки настреляешь голубей. Стреляли лучше, чем из ружья. Продашь за 30 копеек. Купишь картошки, наваришь - я ты уже сыт. Или цинк с окон оборвешь, или мраморе лестниц, или свинец с изоляторов, продашь. И ты уже сыт.

- В общем весело жили?

- А как же... А какая колбаса была! Горячая. А хлеб. А бублики. Возьмешь его - он пахнет на весь квартал.

- Так сейчас хуже, дед?

- Почему? Лучше. Такие брюки, как у тебя, стоили два пятьдесят. А если часы - первый кавалер. Выходишь, а на улице продаются каленые орешки, пирожные, мороженое, самое лучшее, рыба любая. Рыбу за еду не считали.

- Так сейчас хуже, дед?

- Лучше, почему...

- А чего у тебя такой живот?

- Грыжа. Тридцать лет в литейном. А ну, покажи свои руки... А вот мои. Вот мозоли. Рашпиль. С женой - в комнате тринадцать метров.

- Так что, сейчас хуже?

- Лучше.

- Но раньше телевизора не было.

- А что тебе дает этот телевизор. Кроме матча смотреть нечего.

- Кино не было.

- Было. Немое. Все дергались, но ничего. А сейчас "Королева бензоколонки". Лучше немое.

- Так что, сейчас хуже, дед?

- Лучше. Лучше. Ты же сейчас не идешь бить голубей, воровать. Я ходил такой грязный, меня обходили. Проволоку заточишь и яблоко из корзины - раз! Как увидят нас торговки, сразу - хотите яблочек, мальчики, нате, берите. И мы брали, сколько могли съесть, и уже их не трогали. Но яблоки были одно в одно. Сладкие, ароматные.

- Так что, раньше было лучше?

- Конечно, хуже. Я погром видел в четырнадцатом. И где жестокость такая бралась в людях, но тогда люди другие были. А откуда теперь такая жестокость в людях? В трамвае из-за билета такое могут сказать. Во всех смертных грехах. За рождение, за нос, за волосы. Всего тебя вспомнят. А кто без греха? Раньше таких нервных не было.

- Так что, сейчас хуже?

- Лучше. Смотри, пальцы, как деревянные. С пяти лет работаю. В тринадцати метрах живу.

- Устраивайся лучше.

- Как?

- Соображай сам. Голову надо иметь.

- Кому такая голова подходит.

- Значит, у тебя не голова, дед, а знаешь...

- Значит, так и буду жить.

- Так и будешь. Что, я тебе одолжу или он? Сейчас соображать надо.

- А раньше устраиваться не надо было.

- Так что, дед, все-таки лучше было?

- Хуже было. Лучше будет. Кого это они взяли? Этого пьяницу из "Зенита"? Ни хода, ни удара. Ну скажи, ну правда же?

Это меня сейчас все не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое: как у наших пойдут дела в будущем сезоне. Я всю жизнь болею за футбол. У меня от семечек язва желудка. Вот ты молодой, ты еще не знаешь, что это такое, да? Тебе весело живется: мальчики, девочки, танцульки. Подожди, будет язва. Ну, это меня все не волнует, меня сейчас волнует совсем другое, меня сейчас... Давно ли я болею? Хе-хе. Тебе сколько лет? Двадцать два? Чудный возраст. Мальчики, девочки, танцульки... Так вот, когда твой папа страдал детскими болезнями и лежал пересыпанный тальком, я уже играл за сборную Одессы хавбеком. А на воротах стоял мой брат Леня, и мы играли с турками. Или это были не турки, но очень похожи. Они нас били по ногам, чтобы мы не играли, а мы что делали? Мы прыгали, чтобы нас не били. Я, помню, взял мяч на голову, а это оказался кирпич. Я побежал вперед. А куда бежать - сзади свои. Тут мой брат как крикнет: "Прыгай, Сеня, сзади!" Он так крикнул, что я так прыгнул, что увидел море, пароход "Крым" и Дерибасовскую. Сломал ногу. Правую сломал. Ниже возьми, возьми ниже... бери. Ниже... а-а-а, да-да, здесь. Вот он спрашивает, долго ли я болею? Я тебе скажу, когда гол, где, кто забил, в какие ворота. Когда Одесса впервые выиграла у Киева, у меня родился ребенок. Сколько ему сейчас? Сейчас я тебе скажу. Сейчас, подожди, значит, это был тридцать третий год. Значит, стадион "Водник". Он бил правой ногой в левый угол. Я сидел в пятнадцатом ряду. Да, ему сейчас сорок пять, моему сыну. А что, Одесса - это Одесса, я всю жизнь на стадионе. Всю жизнь. Моя жена - несчастная женщина. Она не может смотреть на меня без слез. Она мне прочитала, что в Бразилии кто-то умер на стадионе. Так я ей сказал, что я бы тоже умер спокойно, если бы увидел такую игру. Чтоб они так играли, как они пьют нашу кровь!

У вас здесь те же дела, все то же самое, с "Зенитом" с вашим. Когда они почему-то выиграли, у моего брата не выдержали нервы. Он схватил с лотка бублики и начал разбрасывать в народ. Он не помнит, сколько он бросил. Разве сочтешь, когда сдают нервы? Он бросил пятьдесят два бублика. А что, Одесса - это Одесса, и футбол - это главное. Те, кто когда-то говорили о политике, теперь говорят о футболе: тоже защита, тоже нападение, тоже разные системы.

Я всю жизнь на улице. Всю жизнь. Дома у каждого свои неприятности: жена, квартира, зарплата. Выходишь на улицу - все хорошо. Так я понял, что мы внутри не умеем жить. Кто там виноват, что на улице все хорошо, а дома - неприятности, сами себе. Я, помню, взял у жены зарплату, всю. Начал сам распределять. Провалился с треском. Отдал ей все обратно до копейки. Она сейчас сама распределяет. Ей хватает

Ну что, скоро сезон, побежим на стадион Мы как древние греки, черпаем силу с поля. Но это меня' сей час не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое О, чтобы они горели, как они пьют нашу кровь!