Глава XIV. Снова свободен!

Снова свободен!

На следующий день Лин, как всегда, ушёл в школу. Хотя он был братом олимпионика, Гиперид задал бы ему хорошую трёпку за неявку. Ведь ученики получили отпуск только на один день.

Возвращение Лина на учебу

После занятий, собираясь, по обыкновению, в палестру, Лин изумлённо посмотрел на пришедшего за ним Гефеста.

- Где мой стригил? И почему ты не принёс ни копья, ни диска?

- Потому что молодой хозяин не пойдёт сегодня в палестру.

- Не пойду в палестру? Вот новости! С чего это ты взял?

- Отец приказал тебе сразу вернуться домой.

За обедом Арифрон ничего не сказал сыну, а тот не посмел спрашивать. Разве может мальчик первым обратиться к старшему?

- Останься, Эригона, - сказал Арифрон, когда жена и дочери собирались, по обыкновению, уйти к себе. Лин взглянул на мать.

Она нисколько не удивилась, только лёгкая улыбка скользнула по её красивому лицу.

- И ты останься, Лин. Пусть придёт сюда также Гефест и все другие рабы, - продолжал Арифрон.

Скоро у входа в столовый покой собрались все, жившие в доме Арифрона: старуха ключница, повар со своими помощниками, молодые рабыни, виночерпий, агорасты - рабы, которые сопровождают хозяина на рынок и носят покупки, водонос и даже толстый привратник. Они не знали, зачем их позвали в дом, и поэтому с удивлением и стра-хом всматривались в лица хозяев. Только Гефест стоял, опустив, как всегда, глаза вниз.

- Мне стало известно, - начал Арифрон, - что два года назад мой младший сын едва не погиб при нападении бешеного быка.

- Узнал! Узнал! - в ужасе зашептали рабы. Некоторые, закрыв лицо руками, опустились на колени, женщины заплакали. Что сделает в гневе всемогущий хозяин? Прикажет бить плетьми? Сошлёт на рудники, откуда ещё никто не возвращался живым? Никогда больше не видел дневного света раб, сосланный на каторжный труд в тесных, тёмных подземных коридорах, где он мог передвигаться лишь ползком, подобно земляному червю. Выносили из шахт только мёртвых...

Плач и стоны наполнили комнату. Гефест с недоумением взглянул на своего питомца. Почему вдруг теперь он решил рассказать об этой старой истории?

Спасение от быка

- Успокойтесь! - махнул величественно рукой Арифрон. - Я не буду никого наказывать на этот раз. В доме олимпионика должна сегодня царить только радость. Кроме того, молодой хозяин Каллий желает уплатить наш долг. Подойди сюда, Гефест.

Вздрогнув от неожиданности, педагог нерешительно сделал несколько шагов вперёд.

- Ты действительно спас моего сына от смерти? - спросил Арифрон.

- Да, господин...

- Так знай же, что твой поступок не останется без достойной награды. Завтра глашатаи объявят у здания суда, у театра и у алтарей города, что Арифрон отпускает на волю своего раба Гефеста!

Педагог пошатнулся. Он с трудом перевёл дыхание и, прижав руки к груди, в упор смотрел на хозяина.

- Что же ты молчишь, Гефест? Или не рад? - спросил Арифрон.

- Не рад? - стоном вырвалось из груди педагога. Слёзы выступили на его глазах, и, опустившись на колени, он коснулся лбом ног хозяина.

- Ну-ну! - милостиво потрепал его бритую голову Арифрон. - Ты всегда был хорошим рабом. А свободу я даю тебе по желанию нашего героя - Каллия... Так что благодари его!

- О нет, Гефест, - улыбаясь, возразил Каллий, прежде чем педагог успел что-либо сказать, - я был только исполнителем. Вот кто просил дать тебе свободу! - И юноша указал на бледного, взволнованного Лина.

- О молодой хозяин... молодой хозяин... - шептал Гефест. Слёзы катились по его лицу, на котором никто до этого дня не видал ни малейшего волнения. Слёзы невольно выступили и на глазах Лина.

- Я рад за тебя, Гефест, - с трудом произнёс мальчик, - ты опять свободный человек...

- Ну, а теперь хватит, - вмешался Арифрон. - Можете все идти.

Когда потрясённый Гефест и все остальные рабы ушли, Арифрон повернулся к младшему сыну.

- Что за нелепое поведение! - недовольно сказал он. - Как можешь ты плакать из-за раба?

- У него доброе сердце, муж мой, - заступилась за мальчика Эригона.

- Сердце тут совершенно ни при чём. Я даровал рабу свободу за доблестный поступок и верную службу, хотя и заплатил за него большие деньги. Никто не посмеет сказать, что в доме Арифрона не ценят добродетели. Но чтобы из-за этого мальчик заплакал, словно женщина? Неслыханно!

- Прости ему эту ошибку, отец, - вмешался Каллий,- он ещё станет таким, как должно. Ведь ты сам говорил мне, что доволен им, что он теперь ведёт себя, как следует греческому юноше.

- Это правда, - успокаиваясь, сказал Арифрон и улыбнулся своему герою-сыну. - Ступайте теперь все к своим делам. Можешь идти в палестру, Лин...

Не поднимая глаз, мальчик вышел. Проводив его взглядом, Каллий тихо заметил:

- Ты не думаешь, отец, что Лину уже не нужно другого педагога?

- Да, он сильно вырос. Пожалуй, достаточно будет, чтобы его сопровождал кто-нибудь из молодых рабов.

Мимо окна торопливо прошёл Лин. За ним, неся копьё, диск и стригил, невозмутимо, как всегда, шёл Гефест...

Никто не узнал, о чём говорили Лин и Гефест, когда остались одни, да никого это и не интересовало. Женщины занимались своими делами, Каллий ушёл с друзьями, а Арифрон, в сопровождении агорастов, отправился, как обычно, на рынок. Нужно было купить гораздо больше продуктов, чем всегда, потому что счастливый дом олимпионика привлекал множество гостей. Арифрон решил даже нанять особого, искусного повара, флейтистов и танцовщицу, чтобы развлекать приглашённых на вечернем пиру.

Почти три часа провёл на рынке заботливый хозяин, переходя из ряда в ряд. Он выбрал самых лучших толстых угрей, упитанных кальмаров, крупных устриц, свиную тушу, несколько плетёнок с сыром и множество разнообразных фруктов. Корзины агорастов становились всё тяжелее. Лишь около десяти часов утра хозяин отослал покупки до-мой, а сам завернул к цирюльнику, в парикмахерскую, где, конечно, встретил многих своих друзей. Такие встречи в парикмахерских, в парфюмерных и других лавках были обычным времяпрепровождением афинян после рынка, потому что здесь они узнавали все новости. Особенно осведомлёнными считались цирюльники, которые знали решительно всё!

От цирюльника Арифрон зашёл в гимнасий, где его, отца олимпионика, встретили бурными приветствиями и расспросами, а оттуда - в бани, чтобы принять ванну перед обедом.

Все эти дела заняли большую часть дня, и, вернувшись, он застал всю семью уже в сборе. После домашнего обеда Арифрон приказал позвать Гефеста.

- Итак, Гефест, - сказал он, - глашатаи уже объявили о твоём освобождении. Теперь остаётся решить, как устроить твою жизнь. Мой сын считает, что следует купить для тебя мастерскую, и я с ним согласен. Скажи, какую именно ты предпочитаешь?

Гефест стоял, не поднимая глаз. Руки его заметно дрожали, дрогнули и губы, но он продолжал молчать.

- Не бойся, - ласково улыбнулся Каллий, - я заплачу, сколько потребуется. Тебе нужно только выбрать, что тебе больше по вкусу - гончарная мастерская, кузница или что-нибудь другое?

Педагог умоляюще взглянул на Каллия, судорожно прижал руки к груди, но продолжал молчать.

- Может быть, тебе хочется поселиться в деревне и делать масло или вино? - вмешалась Эригона. - Можно построить для тебя давильню в нашем имении...

- Благодарю тебя, прекрасная госпожа, - глухо сказал наконец Гефест, - благодарю и тебя, почтенный Арифрон, и тебя, молодой хозяин Каллий, за вашу доброту и благодеяния, но... мне не нужно ни мастерской, ни кузницы, ни давильни!

- Не понимаю, - удивился Арифрон, - как же ты будешь жить? Или ты хочешь остаться у меня в доме? Что ж, можно и это. Оставайся вольнонаёмным педагогом...

- Нет! Нет! - вскричал Гефест, и глаза его ярко блеснули.

Лин, зная, что сейчас произойдёт, в ужасе прижал руки к губам.

- Будьте великодушны до конца! - продолжал Гефест. - Отпустите меня!

- Отпустить? Куда?

- Домой! К моему племени!

- В скифские степи?

- Да!

На мгновение Арифрон лишился дара речи. Это было неслыханно: облагодетельствованный раб отвергал все благодеяния и рвался куда-то в неизвестные, дикие места, стремясь навсегда покинуть тех, кому он всем обязан...

- Но... разве ты не знаешь, - наконец сказал он, - что вольноотпущенник обязан платить подать своему бывшему хозяину? Какую же подать сможешь ты вносить, если уедешь неведомо куда?

- Не знаю... Я не был там столько лет, неизвестно, кого найду в живых, будет ли у меня что-нибудь. Но я клянусь отправлять тебе с греческими кораблями всё, всё, что смогу!

- Пожалуйста, отец! - не выдержал Лин.

Арифрон, вспыхнув, резко обернулся к нему:

- Что я слышу? Так воспитал тебя твой педагог? Как осмелился ты заговорить в присутствии старших? Вон отсюда!

Лин, закрыв лицо руками, опрометью выбежал из комнаты.

Каллий, подойдя к разъярённому отцу, мягко опустил руку на его плечо.

- Пусть Гефест пока уйдёт, - сказал он, - и разреши удалиться матери и сёстрам. Нам надо поговорить...

По знаку Арифрона все, кроме Каллия, покинули комнату.

- Какая неблагодарность! - вскричал Арифрон. - Ты подумай, Каллий! Действительно, правильно говорят, что освобождённые рабы не сохраняют благодарности к хозяину! Подлый, дикий скиф!

- Отец... - мягко начал Каллий, - так ли уж тебе нужна благодарность Гефеста? Разве ты освободил его для этого? И потом... Может быть, будет даже хорошо, если он уедет...

- Что ты хочешь сказать?

- Видишь ли... Гефест был, конечно, хорошим педагогом, но мне кажется, что Лин излишне привязался к нему...

- Ты прав, мой Каллий. Я давно это заметил.

- Ну так вот. Братишка ещё очень юн, Гефест был с ним всегда заботлив и ласков. А у Лина доброе, нежное сердце. Он и... полюбил его.

- Полюбил? Раба? Что ты такое говоришь, Каллий?

- Ну, пусть не полюбил, хотя ведь даже Одиссей был привязан к своей старой кормилице, а просто излишне благосклонен к нему. Если Гефест уедет, мальчик быстро забудет о нём. Да и зачем тебе нужна подать от педагога? Ведь мы же богаты!

- Мне его подать совсем не нужна. Что нам эти гроши? Но этого требуют законы Афин. Что скажут обо мне, если я их нарушу?

- Никто ничего не скажет, если ты сам объявишь, что решил послать вольноотпущенника по делам, ну, скажем, в Херсонес Таврический или в Пантикапей. Ведь у тебя есть там знакомые купцы?

- Есть, конечно.

- Ну и прекрасно. Давай не будем омрачать этих радостных дней из-за раба. Сделай это для меня...

- Будь по-твоему, мой Каллий, - вздохнул Арифрон, - тебе я не могу ни в чём отказать. Но, прости, решительно не понимаю, почему ты так заботишься о неблагодарном рабе?

- Да не о рабе я забочусь, отец. Что мне Гефест? Я и не замечал его никогда. Но мне хочется, чтобы Лин считал тебя великодушным...

- Гм... - неопределённо протянул отец. - Ладно, только ты уж сам устраивай всё это. Денег я, понятно, дам, сколько понадобится.

- Конечно, конечно! Ты просто не думай больше о Гефесте. Скоро мы отправим его к тем дикарям, к которым он так стремится! А сейчас пойдём переодеваться - ведь скоро уже начнут собираться гости!

Вечером, поправляя венок из сельдерея на голове, Арифрон рассказывал друзьям о своём решении отослать вольноотпущенника в Пантикапей.

Один из пирующих выразил мнение, что рабство, быть может, не всегда справедливо.

Арифрон в блестящей речи опроверг эту точку зрения.

Как животное ниже человека, сказал он, так и человек, стоящий ниже себе подобных, является рабом по природе, и ничем другим он быть не может. Да и для него самого рабское состояние лучше всякого другого.

Но вообще не следует держать в доме слишком много рабов.

Это создаёт лишние осложнения.

Гости подняли чаши, прославляя мудрость хозяина.

В задней части дома, в небольшой комнате тускло горел маленький светильник. Заплаканный Лин всё ещё всхлипывал, уткнувшись носом в подушку, а Гефест сидел на полу около его ложа и ласково поглаживал ноги мальчика.

- Не надо плакать, молодой хозяин Лин, - тихо говорил он, - отец не будет долго сердиться...

- Да я не оттого плачу, Гефест. Мне... мне тебя жалко...

- Молодой хозяин Лин так добр ко мне. Я никогда, никогда не забуду этого, что бы ни случилось со мной потом.

- Может быть, Каллий упросит отца?

- Кто знает!

- А тебе не жаль будет покинуть нас, Гефест?

- Всё моё сердце останется с молодым хозяином... Но ведь там мой народ, моя родина!

- Это правда, - задумчиво сказал Лин. - Конечно, это. не то что Афины, но...

- Нет, это не то что Афины, - улыбнулся Гефест, но не успел ничего больше сказать. Откинув занаъеску, в комнату стремительно вошёл Каллий. Гефест и Лин вскочили.

- Послушай, Гефест, - начал Каллий, бросив быстрый взгляд на заплаканные глаза Лина, - отец согласен отпустить тебя!?

- Да благословят вас боги! - громко воскликнул Гефест, поднимая к небу руки.

- Но как же ты будешь жить там? Ведь ты всё-таки немного образован, привык к жизни в богатом греческом доме, а твои соплеменники просто дикари!

- Это верно, молодой хозяин Каллий, - слегка насмешливо согласился Гефест. - Они, конечно, дикари по сравнению с афинянами. Но я такой же скиф, как они. А если я чему-нибудь научился здесь за все эти годы, разве не будет для меня великой радостью передать свои зна-ния им?

Каллий изумлённо смотрел на педагога. Мысли и чувства, которые высказывал этот варвар, были поистине почти достойны просвещённого эллина. Ведь верность своему отечеству считалась у греков самой высшей доблестью.

- Ну, вот что, - продолжал юноша, - через неделю из Пирея в Пантикапей отплывает корабль знакомого отцу купца. Я заплачу за твой проезд и дам тебе денег на дорогу, так что собирайся.

Гефест, опустив засиявшие глаза, низко-низко склонился перед Каллием.

- Каллий! - жалобно и тихо проговорил Лин.

- Что, братишка?

- Я... я никогда не видел Пирея...

Каллий слегка нахмурился, но потом рассмеялся.

- Ах ты хитрец, - потрепал он спутанные кудри мальчика. - Ну, хорошо, хорошо, я покажу тебе нашу гавань. Кстати, и поручим заботам купца твоего Гефеста! - И, продолжая весело смеяться, юноша быстро вышел.

- Если благословения скифа могут принести счастье, ты будешь счастлив, как бессмертные боги, мой мальчик, - серьёзно и проникновенно сказал Гефест, впервые обращаясь так к Лину, - а любовь моя к тебе не угаснет никогда, пока я жив!

И неожиданно раб-педагог и эллинский мальчик знатного рода крепко-крепко обнялись...