"Я родился в щитках"

(В истории мирового хоккея не было другого такого вратаря, который бы восемь раз удостаивался чемпионского титула на мировых первенствах и дважды, награждался золотой медалью на олимпийских играх.

На все эти и многие другие вопросы Михаил Марин хотел ответить в своей книжке о легендарном хоккейном вратаре, над которой работал последние годы. Закончена была только первая, вступительная, глава этой документальной повести. Глава написана в форме монолога героя, рассказывающего о своем нелегком военном детстве...)

Как начиналась война - не помню, помню только, как начинались бомбежки: по радио сирена воет, говорят:. "Воздушная тревога! Воздушная тревога!", и репродуктор начинает тикать, как часы,- тик-так, тик-так.

Мать быстренько собирает свои пожитки в котомку, а я бегу во двор, в "щель". Эта "щель" была метрах в десяти от крыльца нашего барака. Если тревогу объявляли поздно вечером (а, по-моему, тревоги всегда объявляли вечерами), то я забирался в "щель" и сразу засыпал. Мать, наверное, не хотела меня будить, так и сидела со мной до утра в "щели", пока я не проснусь.

Много таких ночей провели мы с мамой в "щели".

Моя мать, Анна Алексеевна, родилась в 1900 году в деревне на Волге, в ста восьмидесяти километрах ниже Сталинграда, напротив Камышина. Большая была деревня - тысяч на десять жителей.

Учиться матери не пришлось - всего два или три класса закончила, но читать умела. Родила восьмерых детей, да только пятеро померли, а живы остались трое. Старший брат, Николай, 1919 года рождения был у матери первенцем. Она говорила, что Николай рос хилым ребенком, все думали они с отцом, что помрет, а он выжил, войну отвоевал от звонка до звонка и после войны уехал на Сахалин, там и живет. Мальчишкой я его совсем не помню: в 1939 году Николай ушел служить в армию, вернулся уже после войны, но ненадолго - уехал на Сахалин.

Сестру Катерину, 1923 года рождения, я тоже плохо помню. В начале войны" она добровольцем ушла на фронт, воевала всю войну, была радистской, вернулась домой летом сорок пятого, но тоже вскоре уехала на Сахалин.

Третий - я.

Мать работала простой работницей на заводе. В начале войны - в колесном цехе. Это очень тяжелый цех, для мужчин тяжелый, а уж для женщин и говорить нечего. Там она получила в начале войны травму - что-то с ногами у нее было, то ли придавило ей ноги, то ли еще что-то случилось, но, помню, болели у нее ноги долго.

Она стала работать уборщицей в столовой. Конечно, работать уборщицей радости мало - работа и трудная и грязная, неприятная в общем-то. Но тогда такую работу иметь за счастье считалось, а работы мать никогда никакой не боялась.

А травма та в колесном цехе была не из легких - хотели даже ногу маме ампутировать, и вроде как в награду ей эту работу в столовой предложили. Мать рада была, соседки завидовали.

Такое уж время было.

Все это я хорошо помню...

Была мать женщиной крестьянской закалки, в своей деревне Николаевке считалась чуть ли не первой красавицей, да и отец был видным парнем. Начинали они свою жизнь почти детьми, но все нажили сами - работящие были и простые люди. Жили дружно, им все завидовали - как хорошо Коноваленки живут!- но жили скромно, очень скромно.

Отец, Сергей Артемьевич, ровесник матери, родился в том же селе на Волге. Поженились они с матерью, когда им было по семнадцать лет.

Я весь в отца - и лицом на него похож и характером.

Он был, как говорят, на все руки мастер: и охотник приличный, и рыбак, и столяр, и плотник, и сапожник. Грузчиком был знаменитым. И там, у себя в деревне (рассказывали мне, мешки на пристани ворочал десятипудовые, как мячики), и потом на автозаводе за троих, говорят, работал.

В двадцатых годах его призвали в армию, он служил в Средней Азии, воевал с басмачами, да только никогда не любил рассказывать о том, как воевал: он молчаливый и неразговорчивый был мужчина, тут я тоже в него пошел.

На вид он был суровым человеком, но душа у него была добрая, он, бывало, отлупит меня за проказы, а потом сам плачет.

Когда война началась, он работал простым грузчиком, вернее, не простым, а бригадиром бригады грузчиков в цехе запчастей. Тут трудная у грузчиков работа.

Отцу выдали бронь - на фронт его не взяли. Бронь тогда давали только очень квалифицированным специалистам - рабочим и инженерам. Но вот отцу, простому грузчику, тоже дали бронь, и сам директор распорядился не отпускать Коноваленко на фронт, потому что отец действительно один работал за троих, а то и за пятерых - нужный он был на заводе человек! Я понимал это и гордился, что у меня такой сильный отец. Мне нравилось, что он такой сильный и все умеет: и мебель сам мастерил, и сапоги сам шил, и валенки подшивал. Для меня сарайку во дворе сколотил, чтобы я там мог сам oстолярничать.

После войны, в пятидесятом году, я впервые поехал в деревню, где родились и жили родители. Поехали мы с мамой на пароходе.

Там, в деревне, у нас много родственников: и у матери и у отца братья и сестры, мои дядья и тетки, много их. Мать с отцом не только родственники, многие помнили, хотя уехали они из деревни давно - в 1932 году - на сторительство Горьковского автозавода. Но помнили их в деревне, уважали. Я хотя и мальчишкой туда приехал в первый раз - двенадцать лет мне тогда было,- понял, что в деревне к моим родителям все хорошо относятся. А в деревне нравы и обычаи строгие: к плохому человеку хороша относиться не станут, даже если он родня. Там за труд людей прежде всего уважают, за крестьянское умение жить, работать, хозяйствовать.

Был у отца товарищ и сосед по деревне. Я его помню - дядя Ваня такой. Он первым из их деревни Николаевки подался в Нижний Новгород: прослышал, что там начинается большое строительство и нужны рабочие. На Волге жили, на берегу - вот и дошел слух. Поехал, устроился работать, а потом приехал в деревню в отпуск и рассказал отцу, что там, в Нижнем, на этой стройке хорошо и работать и жить, что такие, какотец, работящие люди там во как нужны. А время было тяжелое, в деревне трудно жилось - голод был на Волге. Отец подумал и решил ехать. Вот в тридцать втором году он и приехал на автозавод, а еще через шесть лет я родился.