Помню году в сорок втором в одну из бомбежек бомба угодила в дом, такой же, как наш,- щитковый. Утром мы пошли с мальчишками смотреть. Дома как не было."Одни трубы печные торчат, и все. Помню, в конце двенадцатого квартала ударной волной полдома снесло, как отрезало.
Один раз (днем это было) тревоги не объявляли, но мы увидели, как в небе два наших истребителя прижимают немецкий самолет - посадить, наверное, его хотели.
Мы стоим, смотрим - трое или четверо нас было. Стояли, помню, у дерева, вернее, под деревом - это чтобы с неба нас не видно было. И вдруг шмяк что-то об землю рядышком с одним мальчишкой, тоже Витькой его звали, был он немного старше меня, отчаянный такой пацан. Глядим, а это осколок. Зенитный, наверное, был осколок, но приличный, большой. Витька растерялся, побледнел - еще несколько сантиметров в сторону - и конец был бы Витьке, а может, и мне. Но я тогда еще не понимал, как это можно убить так вот запросто человека. Поднял осколок, а он горячий, руку жжет. Кажется, в тот день я впервые понял, что на войне убивают...
Отца, случалось, по неделям дома не бывало - работали с утра до ночи и ночью тоже, прямо в цехе и ночевали. По неделям домой с завода не приходил.
А летом и осенью особенно бомбили автозавод. И тогда мать собирала пожитки в котомку, мы шли к Оке, на лодке переправлялись на другой, правый, берег и шли в соседнюю деревню.
Помню, лодка была большая, набивалось в нее народу много - женщины и дети. Лодочник на веслах нас перевозил с одного берега Оки на другой, а Ока тут широкая. Но я воды не боялся, хотя плавать, конечно, не умел - просто не понимал еще, что в реке можно утонуть, и, когда качать начинало лодку на волнах и все визжать начинали, а ребятишки плакать, к матерям жаться, я не понимал, чего это они кричать стали, почему? Но все заканчивалось благополучно, мы приставали к другому берегу, у Новинок, и потом шли пешком с матерью в село Борисово-Покровское. И почти все лето мы с матерью там жили.
Мать работала в колхозе, а я жил с деревенскими ребятишками. Мне не очень нравилось жить в деревне, я не понимал, зачем мы ушли из дома, а мать говорила: "Хочешь, чтобы нас разбомбило?"
Из всех этих деревенских воспоминаний, очень смутных, одно я хорошо запомнил - это, как жеребенок лягнул меня один раз прямо в живот, под дых. Это была, наверное, моя первая настоящая боль. Что больно было, хорошо помню. Но кричать не стал - рядом никого не было, потерпел - отпустило. Кажется, тогда понял: если болит, ударился или тебя кто ударил, потерпи немного, и все пройдет. Орать, плакать, жаловаться не надо.