След (Леонид Реизер)

Документальный рассказ о том, как Харламов Валера стал Валерием ХАРЛАМОВЫМ

...Поехал я с сынишкой за город. Идем через поле. Тишина. Издалека, из поднебесья, доносится самолетный рокот. Самого почти не видно, лишь серебристая точка в голубой бездне и белоснежный след над головой - каллиграфически тонкий, а по мере удаления в пространстве и во времени он будто обрастает хлопьями, становясь распаханным разреженным воздухом. Человечек в два с половиной года сказал: "След, след в небе".

И я вспомнил Харламова.

Ассоциация возникла, заставляя сказать, какой след оставил Харламов в моей душе. В душе обыкновенного болельщика, одного из миллионов.

Мой двоюродный брат, давно уже не мальчик, жил в южном городе и так интересовался Харламовым, что, едва появляясь в Москве с командировочным заданием, заботился не о гостинице и не об обратном билете, а о билете на хоккей.

В очередной приезд брат, как обычно, предложил: "Пошли на хоккей". На что я возразил: "Ничего интересного, только ЦСКА - "Сибирь". Его довод ясно показал, до какой степени мы, живущие в хоккейной столице мира, не ценим этого: "Но Харламов-то будет!"

Матч выдался и впрямь средненький. Но вот Харламов получил шайбу и ушел за ворота, выехал из-за них, так и не отпасовав на "пятачок", и покатил вдоль борта, как раз под нашим сектором. Его преследовали все настойчивей, оттесняя к борту. Вдруг он подбросил шайбу и поймал ее на крюк клюшки. Сделал крутой вираж, обыграл одного игрока, двигаясь вдоль синей линии,- еще двоих. Спокойно опустил шайбу на лед и переадресовал ее партнеру. Трибуны замерли на какое-то мгновение, толком не наградив его овациями.

Вот так было. Сколько людей видело Валерия Харламова, столько разных запавших в память хоккейных миниатюр...

На вопрос, кто лучший нападающий мира, наши и зарубежные хоккеисты, словно сговорившись, обычно отвечают: "Харламов". Так говорили и Александр Мальцев, и Александр Якушев, сами мастера из мастеров.

Съемки соревнований

Отличительные черты суперзвезд превращались с годами в своеобразные, но общепринятые термины: александровский дриблинг, альметовская точка, фирсовский щелчок...

У Харламова каждый находил "свою" неповторимость, именно ему запавшую в душу. Одни наслаждались его обводкой; другие - пасами, выражавшими остроту ума, интуицию и заботу о партнерах; третьи - неизбывной боевитостью; четвертые - видением и чувствованием игры; пятые - фантазией; шестые - бросками по цели, хитрыми и хлесткими.

И получалось, что у каждого был "свой Харламов". Это в сочетании с его человеческим обликом и являлось, на мой взгляд, истоком всенародной любви к Валерию.

Нечто похожее было и с Пеле.

Пеле и Харламов. Эталон футбола и эталон хоккея - вне стилей и схем, вне вкусов, о которых только в этих случаях действительно спорить бессмысленно...

Для меня особенно дорого ощущение человечности Харламова. Каждая встреча с ним - это была встреча с человеком, у которого всегда хорошее настроение, дела идут просто здорово, хотя в действительности передряг разных у него хватало.

Однажды мне крупно повезло в жизни.

Раскаленным полднем на пляже в Серебряном бору собрались мы с друзьями поиграть в футбол. Играли четыре на четыре, по десять минут. Очередь выстроилась длиннющая.

Заняли очередь и мы. Ждем. И тут подходят - Харламов, Петров, Михайлов и Лутченко. Спросили, кто последний, и присели под "грибком", о чем-то весело переговариваясь. Спустя примерно час мы наконец вышли. Выиграли. И встретились лицом к лицу с хоккеистами. Харламов собрался побегать босиком. Но этого ему не позволили: игра есть игра, и всякое случается. Чуть ли не каждый из ожидавших своей очереди протягивал свои кеды: "На, Валера, возьми мои". На "ты", но и без тени панибратства: он такой же парень, как мы, однако он - и гордость наша. Не дай бог получит травму, а им, как ясно было из разговора, назавтра улетать в Румынию.

Они играли, не пуская в ход свою сверхатлетичность. Играли так, что легко проглядывались их хоккейные достоинства: футбол и хоккей имеют сходство. Играли так, будто от исхода пляжного поединка зависело что-то важное в их жизни.

Но Харламов и здесь оставался Харламовым. Даже на фоне футбольной грамотности и азартности партнеров он выделялся обращением с мячом и той душевной щедростью, с которой расходовал себя в любом эпизоде.

Отбросив скованность перед знаменитостями и сообразив, что здесь они не так уж грозны (все-таки их стихия лед), мы стали бороться изо всех сил. Они это поняли и тоже "завелись". Играли в пас, постоянно перемещаясь и открываясь для получения мяча. В единоборства вступали без раздумий, жестко, по-мужски, но в рамках футбольных правил. Вскоре Харламов, перехитрив сразу двоих из нас, помог забить ответный мяч. И все-таки наша взяла.

Хоккеисты были огорчены, раздосадованы - как и подобает спортсменам, тем паче не привыкшим к такому исходу. Молча покинули площадку. Заняли очередь, но прикинув, что им не успеть, пошли к своим лежакам, провожаемые почтительными взглядами.

Мы выиграли! Очень тогда гордился этим. Лишь теперь сознаю, что не в счете дело. Повезло тогда в том, что, пусть в течение десяти минут, пусть на футбольном языке, довелось пообщаться с самим Харламовым и что-то понять в нем.

Спортивные звезды, естественно, знают себе цену. И случается, в поведении подчеркивают свое привилегированное положение. Харламов же не казался, а именно был обыкновенным парнем, таким, каких большинство.

В воспоминаниях о Харламове почему-то совершенно опускалось то, каким мальчишкой, каким юношей он был. А ведь именно эти годы формируют характер, закладывается фундамент будущих свершений. Часто щедро одаренные юноши превращаются в середнячков или вообще исчезают с горизонта, а вроде бы уступавшие им сверстники штурмуют одну высоту за другой. Мне захотелось восполнить пробел, попытаться посмотреть на подводную часть "айсберга".

След детского тренера Вячеслава Леонидовича Тазова терялся в лабиринте жизненных коллизий: сначала ушел из школы ЦСКА, потом из другого клуба... Случайно "вышел" на его приятеля, спортивного организатора, который воспринял ситуацию близко к сердцу: "Хорошее дело сделаете. Слава же скромняга, давно не у хоккейных дел. А то сколько писали о Харламове, а про Тазова почему-то забывали. Он в отпуске, на даче. Поехали туда".

Вячеслав Леонидович перекапывал дерн. Поздоровались. Помедлив, я спросил:

- Хочется узнать, каким мальчишкой Харламов был. Кому, как не вам, это знать.

- Про Валеру теперь и пишут немало, а говорят еще больше. В электричке едешь и такое иной раз про него услышишь, что диву даешься.?

Что я помню? Зима в самом разгаре была, когда он сам пришел и сказал, что 49-го года рождения. Валерка приглянулся мне катанием, лихо сверстников обводил. Отец научил с малолетства, сам-то Борис Сергеевич долго играл в русский хоккей, даже после травмы глаза.

Сезон мы закончили вровень со "Спартаком", и была назначена переигровка. Харламов практически один обыграл всех соперников, и мы, армейцы, стали первыми по Москве в этом возрасте. И тут в бочку меда попала ложка дегтя. Спустя неделю подходит ко мне отец и, не зная куда глаза девать, сообщает: "А Валерка 48-го года".

Что тут делать? Потихоньку все утряслось: следующей зимой Валерка занимался вместе с группой 48-го года. Здесь важны мотивы, побудившие мальчишку скрыть свой возраст. Он солгал ради того, чтобы попасть в секцию прославленного клуба. Мало того, у него ведь еще и шумы в сердце врачи нашли и не выдали справки, разрешающей занятия спортом. Вот сколько препятствий возникло перед тринадцатилетним Валеркой у стартовой черты.

Каким он был мальчишкой?

Таким же, как и все. Ни похвал особых от меня не слышал, ни порицаний. Домой к Харламовым наведывался потому, что с Борисом Сергеевичем сдружился - простым и общительным человеком рабочей закваски. Он и детей воспитал такими же. Жили они тогда в коммуналке, у метро "Аэропорт". Трудновато жили.

Стоило мне появиться, как Валерка сразу же уходил в другую комнату к младшей сестренке Тане. Мать его, испанка по национальности, так и не научилась чисто говорить по-русски. Необыкновенно энергичная женщина и гостеприимная хозяйка. На хоккее один только раз и была. Пришла и так переживала за сына, что Валера попросил: "Пусть мать больше на игры не ходит". Но это уже, когда он знаменитым стал...

В жизни скромный и простой, на площадке Валера был ужасный хитрюга. Часто делал вид, что шайба вышла из-под его контроля. Защитник - раза в два крупнее его - бросался на легкую добычу, а Валерка успевал протолкнуть шайбу ему между коньков или под клюшкой и был таков. Я его этому не учил. Никто не учил. Юмором обладал своеобразным и незлобивым. В команде же принято подтрунивать друг над другом, только дай повод. А по-хорошему простым Валера остался и через десять, пятнадцать лет, когда прогремел на весь мир. Я по-прежнему с ребятней возился. Он заприметит издалека, подойдет, расспросит, что да как, о своем житье-бытье коротко скажет: "Все нормально, Леонидыч!" У него все всегда нормально было. Людей тянет к таким, кто жизни радуется, а печалями своими окружающим не докучает. К Валерке тянулись ребята, где он - там смех.

Сверстники прозвали его "Гурвинком". По имени героя чешской народной сказки - доброго, скромного и слабого физически.

Тогда мы "по мальчишкам" выступали всего двумя звеньями: Лопин - Гарипов - Богомолов и Ноздрин - Смолин - Поляков. Где же, спросите вы, Харламов? А он поначалу не попадал туда, по силе хоккейной не попадал. Валера очень болезненно переживал это. Другие играли, а он сидел на лавке и то и дело просил: "Леонидыч, выпустите меня, ну очень прошу - выпустите поиграть". Я отвечал: "А с кем; с кем тебе играть?.." Выпускал его на лед, когда мы на голову превосходили соперников или в численном большинстве, да и то изредка.

Случай - фактор в жизни не последний. Произошло ЧП: коньки у парня пропали. Все обыскали. Тщетно. Как-то после занятия подходит ко мне Гарипов Рашид и достает из вещевого мешка пару коньков. Ту самую, пропавшую: "Это я сделал..." Мы, тренеры детские,- народ милосердный. Простил я в конце концов Гарипова. Но пока суд да дело, поставил вместо него Харламова. Не может же тройка вдвоем тренироваться. И наступили дни, когда Валера стал распускаться как редкий красивый цветок. На льду он теперь творил.

Лопин, Богомолов и Харламов везде были вместе. Но на льду они заметно разнились. Крепко сбитый и добросовестный Богомолов много забивал, трудился без устали, сшибить его редко кому удавалось. Щуплый Лопин хорошо завершал комбинации с флангов. А Харламов запутывал защитников и высвобождал руки своим товарищам. Заводилой у них поначалу Лопин был, Харламов еще только осваивался в роли основного игрока.

Настало время, и Харламов ушел от меня шестнадцатилетним парнем в молодежную команду, хотя и был на целых два года младше Викулова, Полупанова и блиставшего Еремина. Наступило самое сложное время - завоевание места в основном составе ЦСКА - считай, почти сборной СССР.

В ЦСКА очень доброжелательно относились к новичкам. Можешь показать себя - действуй! И если подтрунивали звезды, то скорей друг над другом: "Как тебя юнец-то на пятую точку посадил!" Однажды Валера обманными движениями свел вместе двух гигантов-защитников - Ромишевского и Зайцева, они лбами чуть не стукнулись, а Харламов в это время мчался к воротам. Вот смеху-то было.

Харламов и Гусев, это мои ребята, потренировались с мастерами весь подготовительный период, вплоть до зимних холодов. В "основу" не попадали, и встал вопрос, куда их определять. В Ленинградский округ? Город большой, соблазнов много. И решили направить обоих в Чебаркуль. Это была, если хотите, своего рода ссылка. Запаситесь терпением, покажите, на что способны, проявите стойкость. Испытание, конечно, не из легких.

Девятнадцатилетний Харламов прижился в коллективе. Тоже немаловажное обстоятельство. Они практически вдвоем обыграли все команды уральской зоны. Гусев крушил соперников в своей зоне, Харламов забивал голы. А что непросто это было, я убедился, когда выехали в Чебаркуль судить матчи. Там не столько играли, сколько бились стенка на стенку.

Все имена, громко звучавшие во владениях Центрального спортивного клуба армии, были нам, жившим поблизости мальчишкам, хорошо известны. Легко всплыли в памяти те мои сверстники, что обещали стать гордостью клуба, города, всей страны.

Еремин. О, его прочили в кумиры.

Смолин. Только и слышались разговоры о нем.

Богомолов. Тоже находился в фокусе внимания.

Фамилия "Харламов" из уст в уста не передавалась.

Я занялся поисками Смолина и Богомолова, ровесников Харламова.

Координаты Смолина Александра Васильевича, 48-го года рождения, отыскал по городскому справочному бюро. Позвонил. Разговор не получился. Последовали расплывчатые обещания встретиться, Ситуацию прояснила жена, сжалившаяся надо мной и еще больше над мужем:

"Сашу действительно трудно застать: на электроламповом заводе работает, в три смены. Но, если откровенно, тяжело ему ворошить то, что так хорошо начиналось и что сплошные разочарования принесло. С Валерой они крепко дружили. Харламов свидетелем был у нас на свадьбе. Ну а потом не заладилось у Саши. Может, и моя тут вина... Ему бы подождать, перетерпеть, чтобы прижиться среди взрослых, закрепиться в основном составе, а с другой-то стороны семья же у нас, ребенок появился, живем в одной комнате, в "коммуналке" живем. Тут как раз стали Сашу в другой клуб зазывать, не очень именитый, зато квартиру обещали. Прямо клялись, что справлять нам через год новоселье. Вот я и поднажала на мужа: ушел он из ЦСКА. А потом и из того клуба, где нас три года обещаниями кормили..."

Зато с Богомоловым мне повезло. Владимир на своем месте - работает в управлении хоккея Всесоюзного спорткомитета. Просьбу вспомнить юность воспринял очень серьезно.

...Накрапывает нудный дождик. С мешками хоккейной амуниции мы стоим на перроне минского вокзала, нахохлившиеся как воробьи. Нам бы смеяться да плясать - ведь юниоры ЦСКА только что стали лучшими в стране. Но правому крайнему Валере Лопину, левому крайнему Валере Харламову и мне грустно.

Две недели назад, на этом же перроне, когда мы только приехали на чемпионат страны среди юниоров, я был преисполнен радужных надежд. Все, как говорится, было при мне. И рост, и сила. И техника. И хоккейная грамотность. И отношение к спорту серьезное. Авторитетом пользовался (Анатолий Владимирович Тарасов однажды поинтересовался у наших тренеров: "Кто у вас капитан?" Ответили: "Богомолов".- "А комсорг кто?" - "Тоже Богомолов". Тарасов развел руками: "Что же это вы, братцы, всю власть одному отдали?!"). Добрые слова в свой адрес слышал. Чего еще желать?

Подходит к нашей тройке Виталий Георгиевич Ерфилов и зачитывает приговор: "Тебя не оставляют (это мне). Оставляют Смолина, а тебя хотят попробовать (это Харламову)".

Жаль, конечно, что в ЦСКА не взяли. Но жизнь ведь продолжается. Там же, у вагона скорого поезда Минск - Москва, получили мы предложение от Сологубова Николая Михайловича, который был для нас почти как бог и который вручал мне накануне приз лучшего нападающего: "Чего носы повесили, ребята? Давайте всем звеном ко мне в Пензу. Условия там подходящие". (Сологубова пригласили руководить "Дизелистом".) Посовещались мы недолго. Меня считали человеком рассудительным, поэтому, согласись я, и не исключено, что уехали бы. Трудно сказать, как тогда у каждого судьба сложилась бы. Подумал: в институт поступил, учусь охотно; хоккей люблю, ну так попробую силы еще где-нибудь, почему обязательно в Пензе? Четкого ответа так и не последовало.

Проводница напомнила, что до отхода поезда осталось две минуты и пора заходить в вагон. С этого момента каждый из нас пойдет своим путем: Харламов будет становиться Харламовым, Лопин - трудиться на заводе и выступать за его хоккейную команду, я - играть за команду мастеров, играть на среднем уровне, не оставляя мысли о тренерстве.

За окном мелькали окраины города, в котором так стремительно перешагнули из юности во взрослую жизнь. Нет, я не завидовал Валере Харламову. Просто хотелось разобраться, почему не меня, хотя бы не нас двоих, а его одного из звена присмотрели тренеры команды мастеров. В голове прокрутился финал юниорского первенства страны.

Знал, что слева от меня всегда играет Валерка Харламов. Нормально играет. И все. А в Минске совершенно неожиданно увидел нового Харламова. В последнем матче я упал за воротами и наткнулся на конек. "Ну ты легко отделался, повезло",- повторял доктор, накладывая швы. Выступать, однако, запретил. И в финале Борис Павлович Кулагин снял меня с игры, понимая серьезность травмы.

Играя сам - куда-то перемещаясь, открываясь, угрожая воротам,- я упускал из виду важные детали, а вынужденно став зрителем, восхищался - как же так лихо можно выходить из углов площадки? До чего Же вдохновенно играет Валера!

Помимо желания пробиться в команду мастеров, пищей для этого вдохновения служило одно дополнительное обстоятельство. В те же дни в Ярославле проводился первый чемпионат Европы среди юниоров. Был там и Шадрин из "Спартака", и Федоров из "Крыльев Советов", и наши Лутченко, Ноздрин, Поляков, Блинов, вратарь Полупанов. Они там были, а мы нет. Это раззадоривало: их взяли, значит, считают сильнее нас.

После минского турнира мои хоккейные амбиции пошли на убыль, а у Харламова была потом славная хоккейная жизнь.

С малолетства играл я с ним в одной тройке. Помню все хорошо.

Группа 1948 года рождения только комплектовалась, и я поначалу занимался с ребятами на год старше. Валера же соврал, что с 1949-го: наверное, потому, что был маленький и отнюдь не крепыш. Когда тренер "разлипачил" Валеру, он мог и выгнать его, а не сделал этого. Значит, чем-то приглянулся. Чем именно - трудно сказать. Может, нравилось, как катается. Может, импонировало, что отец часто приходил на сынишку поглядеть, а вел себя деликатно, в дела тренерские не вмешивался. Но это все догадки. В день какого-то матча тренер Вячеслав Леонидович Тазов привел Валеру к нам: "Этот парень будет здесь играть". Ну, будет так будет. Как "опытный" хоккеист, я отнесся к событию равнодушно. Отбирали тогда просто: рослый, хорошо катается - выйдет толк! Валера на коньках держался уверенно, но в целом не так ярко смотрелся. Кто бы мог предположить, что он, Харламов,- будущая звезда? Думаю, никто. В том, что не затерялся он, есть заслуга армейских педагогов. Но считать, что сразу разглядели дарование,- значит упрощать спорт, игнорируя загадочное и не такое уж редкое явление, когда вершины достигает человек, имевший у подножия скромные надежды.

После того как Харламова, Лопииа и меня свели в одно звено, мы редко расставались. Часто бывали дома у Харламовых. Его мать, Орибе Абад Бегоня, и отец, Борис Сергеевич,- добрые, искренние люди. Таким вырастили и сына.

Мы и досуг не представляли без спорта. То на стадион пойдем, обычно "Динамо", то сами в футбол играем на школьной площадке. Летом футбол полностью заменял хоккей. Харламов в "Метрострое" тренировался, я - в ЦСКА. Сказал ему: "Что ты за "Метро" бегаешь? Давай к нам. Вместе же будем". Привел Друга, а его не взяли. До сих пор это для меня загадка. Ведь играл он здорово, особенно в мини-футбол.

На льду он любил шайбу отпустить в пространство между собой и защитником, с которым затевал игру в "кошки-мышки". Тот азартно бросался за легкой добычей. Тонко чувствуя дистанцию, Валера выкрадывал у него из-под носа шайбу - и был таков. До Харламова классикой считался надежный контроль шайбы - а у него она бывала вроде бы ничья.

На зеленом же поле мяч у него был как приклеенный к ноге. Обводка была простая. Показал корпусом в одну сторону и ушел в другую. Надежно прикрывал мяч. Тогда о полузащитнике Викторе Папаеве шла молва, что "в проходе автобуса восьмерых может обвести!". Видел, как нечто подобное исполнял Харламов. Его мышление было создано для игр. Харламовское понимание ситуаций отличалось от канонов. С шайбой или мячом бросался в самую гущу, на эшелонированный участок обороны, чем вызывал смятение у противника и создавал оперативный простор для партнеров. Мог сделать все и в одиночку, от первого хода до последнего, но чаще делился с товарищами радостью лихой атаки.

О харламовской обводке можно судить-рядить без конца. Это было само воплощение аритмии и нестандартности. И ведь никто этому его не учил: я-то знаю. Сам нашел свой ритм, свою пластику движений. Не зря бытует мнение, что дело тренера - отыскать талант, а потом не мешать ему идти своим путем.

Минский турнир, к которому я то и дело возвращаюсь, стал для меня первой и наглядной иллюстрацией того, как же по-разному мы играем. Прочесть ситуацию на площадке могли мы и одинаково. Но у меня преобладал холодный расчет, "железная" логика. Валера шел значительно дальше. Он за соперника мысленно проигрывал ситуацию, создавал тому вполне конкретную обстановку, наверняка зная, какое решение тот примет. Моментами казалось, вот-вот риск превысит допустимую грань. Однако коэффициент надежности импровизаций Харламова был поразительно высок.

А вообще у Харламова все в целом было так, как и должно было быть у воспитанника армейского клуба. Сколько ни ворошу по закоулкам памяти, ничего сногсшибательного в юном Харламове не обнаруживаю. Вот Смолин - другое дело. Саша Смолин запросто обводил пятерку соперников! Проезжал за ворота и снова обводил пятерых! Снова уходил за ворота и снова разделывался со всеми! С ним играть-то никто не хотел. Саша исполнял почти цирковые трюки. Сближался, к примеру, с защитником, а в последний момент перебрасывал шайбу через него и объезжал на одном коньке. Покидая хоккей, Александр Альметов вручил Смолину свой свитер с номером девять...

Кто сегодня помнит хоккеиста Смолина? Только мы, сверстники. На приобретение новых качеств требовались усилия, которых он не прикладывал.

А не слывший вундеркиндом Харламов в этот наиболее сложный период спортивной жизни - превращения юниора в мастера - показал, что имеет "железную" установку на большую игру.

По возвращении в 1967 году из Минска, когда Валеру начали пробовать в команде мастеров, Тарасов совершенно неожиданно предложил мне тренировать мальчишек. Я согласился. Теперь виделись мы с Валерой реже. Я подбадривал его, чтобы не тушевался среди мастеров, где что ни хоккеист, то игрок сборной. Тяжело ему было: ни физических данных впечатляющих, ни звонкого, пусть и на юниорском уровне, имени.

По воскресеньям мы с ним брали мою группу за город, выезжали куда-нибудь в лес. Проводили с мальчишками занятия на развитие силы, ловкости, быстроты, используя холмы, ямы, валуны, кусты. Особенно страсти разгорались, когда целыми пятерками лезли на дерево - кто быстрее? Потом разводили костер, обедали и после короткой передышки обязательно устраивали футбол против взрослых из близлежащей деревни. Возвращались все довольные. Ребята не слонялись по дворам, мы с Валерой, как и прежде, целый день были вместе.

Летом он уехал на сбор в Кудепсту. А когда увиделись, друга своего не узнал. Мощные ноги и руки, какая спина, брюшной пресс! Мышцы так и играли по всему телу. Домой вернулся атлет, хоть лепи с него античного героя.

Но и после этого Харламов в состав не попадал. Зашел к мастерам, а его нет. Объяснили: "Харламова с Гусевым на Урал отправили".

...Мартовским днем я вел занятие на "коробочке", которую заливали рядом с Дворцом ЦСКА. Вижу, Валера идет: "Здорово! Ты надолго пожаловал?" Он был полон надежд: "Привет, Володя. Вроде берут в команду".

Армейцы собирались в турне по Японии. Харламову сказали, что едет. В назначенный час он явился с чемоданом. А ему: "Ты не едешь. Едет Смолин".

Валера был вне себя от обиды. Говорил мне: "Брошу все. В "Спартак" уйду. Докажу... Не могли по-человечески сказать..."

Но никуда, конечно, не ушел. Одолел и это. По возвращении из Японии Тарасов стал подыскивать замену Вениамину Александрову. И пробил час Валерия Харламова.

Судьба не раз приостанавливала его целенаправленное движение. Может быть, именно это заставляло Валеру черпать и черпать новые ресурсы своего таланта. Ресурсы, о которых порой ни специалисты, ни он сам не подозревали...

Перебирая в памяти годы, проведенные вместе с Харламовым, размышляя о далеко не гладком его восхождении, я все чаще ловлю себя на мысли о том, что должен быть чутким ко всем без исключения, чтобы среди моих юных подопечных не проглядеть нового Харламова.

Харламовская стажировка в одном известном уральском городе упоминалась повсеместно и, как ни странно, без малейших подробностей. Будто речь идет о малозначащем факте. А ведь та зима существенно повлияла на становление хоккеиста. Хотелось заполнить это "белое пятно" в биографии.

Подполковник запаса Владимир Филиппович Альфер живет в Свердловске, воспитывает юных хоккеистов. На просьбу рассказать о Валерии откликнулся так, будто давным-давно ждал этого момента. Свое подробное письмо закончил словами: "Если что не так или еще что-нибудь вас заинтересует, пожалуйста, звоните".

Только потом я узнал, что послание это Альфер написал в больничной палате, за день до серьезной операции. Какой же яркий след оставил Харламов в душе этого человека, если спустя два десятка лет он не в самые радостные минуты жизни аккуратно выводил слово за словом,страницу за страницей:

"Все началось с того, что меня срочно вызвали в Москву.

Прилетел. Оформил соответствующие бумаги по зачислению рядовых В. Харламова и А. Гусева в команду Уральского военного округа "Звезда" и поспешил к полковнику Тарасову. Анатолий Владимирович, будучи старшим по званию, отдал мне приказ:

- Направляю к вам двух спортсменов. Харламов Валерий может вырасти в большого мастера. Повторяю, в большого! Вы хорошо понимаете меня? (В ответ я кивнул головой.) Считаем, что ему необходима игровая практика в коллективе, где бы он мог быть лидером: При любых ситуациях принимать самостоятельные смелые решения, без оглядки на партнеров и даже тренеров. Сейчас такая обстановка крайне важна для скорейшего роста Харламова. Вы обязаны создать ему условия для трехразовых ежедневных тренировок, в календарных встречах Валерий должен проводить не менее 60-70 процентов времени на льду - независимо от того, как складывается игра. Не забывайте, что главная задача вверенной вам команды заключается в подготовке достойного пополнения для ЦСКА. Надеюсь, вам понятно мое поручение, молодой человек? (Так называл меня, сорокалетнего майора?!) Если вы не способны это выполнить, Харламова можете не брать".

Я заверил, что все будет сделано как подобает.

Без промедлений мы с новобранцами поехали в аэропорт Домодедово.

Еще днем ребята находились в шумной родной столице, а вечером, одетые в новую форму, выкатились на уральский лед. Кругом деревянные домишки да лес с вековыми соснами, каток под открытым небом да крепкий морозец. Хотя Валера очень старался не показать своего разочарования, держаться хладнокровно, однако не получалось. Чувствовалось, что на душе у него несладко, не "вписывался" пока в крутой поворот судьбы. Гусев же являл само спокойствие, похоже, мало его трогало, где пребывать и за кого выступать.

Внутренний настрой, как на четком негативе, проявился в первый день на местном стадионе.

Гусев отыграл мощно, уверенно, был сильнейшим в команде; создавалось впечатление, что защищает цвета "Звезды" давным-давно. У Харламова все валилось из рук, действовал откровенно слабо, неуверенность в себе так и сквозила при каждом появлении на площадке. Переживания, вызванные разительными переменами в жизни, повлияли на впечатлительного и честолюбивого парня. Признаюсь, сразу после финального свистка у меня закрались сомнения относительно тарасовского пророчества. Вряд ли кто-нибудь по только что сыгранному матчу предположил бы, что на Урале объявилась будущая звезда мирового хоккея.

Не зря гласит народная мудрость -. утро вечера мудренее.

Следующий день начался, как обычно, с основательной зарядки в спортивном зале. Валеру словно подменили. От вчерашней скованности не осталось и следа. Упражнения выполнял легко, с желанием и задором. Был веселым, удачно шутил, а это, между прочим, в особой цене у спортсменов, поскольку скрашивает тяжелые будни.

Быстро акклиматизировавшись в новой обстановке, Валера с огоньком, порой даже с яростью продолжил шлифовку своего мастерства. Занимались мы на открытом катке при настоящих уральских холодах. Ничего не стоило отморозить ноги. И максимум через полчаса я объявлял десятиминутный перерыв. Ребята гурьбой вваливались в помещение, чтобы посидеть в тепле и глотнуть кипяточку. Не было только Харламова, остававшегося на льду и продолжавшего как ни в чем не бывало трудиться. Мало того, после тренировки хоккеисты быстренько разбегались с поля, а он вел и вел маневры с невидимыми партнерами и соперниками. Иногда, даже не успев ополоснуться в душе, едва сняв коньки, заскакивал в автобус, боясь задержать отъезд команды. А мерз Валера наверняка не меньше, чем коренные уральцы. Удивлявшимся поначалу товарищам он повторял: "Тренироваться у нас тяжело, но у Тарасова тяжелей и... легче - веселей!" Харламов легко прижился в "Звезде" благодаря своему характеру и тому, что все были, как и он, солдатами, равными по званию и по возрасту.

Что означал выходной день для нашей команды? Отдых, желанный отдых. Большинство парней в "Звезде" были с Урала и торопились по домам. А Валера и эту положенную с хоккеем разлуку не признавал. Сразу после завтрака, спросив у меня разрешения, уходил на Стадион, где ватага мальчишек поджидала его с нетерпением, знали ведь, что обязательно явится. И накидывались вдесятером на Валерия, который защищал цвета команды "имени себя". И так весь выходной день возился с детворой. Только заскочит на скорую руку перекусить, и снова на лед.

А как он помогал одноклубникам в их хоккейном обучении, проявляя братскую заботу о каждом! Наш ведущий форвард был напрочь лишен жадности к взятию ворот. Если он видел, а он почти всегда замечал, партнера в лучшей позиции, то обязательно отдавал пас, хотя всю черновую работу и голевую ситуацию создавал сам. И трудно передать его ликование, когда товарищ забрасывал шайбу.

Меня, постоянно находившегося рядом, поражало, что в каждой игре, в каждом игровом эпизоде с его участием возникало что-нибудь новое, ранее не встречавшееся. Молодой Харламов был наделен способностью не повторяться.

Претензии к Валерию... Что-то не припомню. Во всяком случае, серьезных нареканий не вызывал. Ну, разве имел я право отчитывать за то, что вечно задерживается на тренировках и последним садится в автобус? Ведь о таком отношении к делу мечтает любой педагог! На разборах матчей и собраниях команды я часто ставил в пример харламовское отношение к выполнению своих обязанностей. Валера при этом алел от смущения.

Иногда я подсказывал: "Валера, чуть меньше обводки. А уж коли обыгрываешь, то старайся реже терять шайбу. Во время обводки или после нее старайся сыграть в пас". Соглашался. А на поле частенько об этом забывал. Знал наперед, что, пусть хоть трижды кряду не получится обводка, теряться будет контроль над шайбой, но потом-то получится здорово, партнер или он забьют гол - и все простится ему.

...Будто вчера это происходило. Январский поединок в Калинине. Наши соперники - тоже армейцы - прославленный защитник Эдуард Иванов, опытный голкипер Юрий Овчуков, нападающий Игорь Деконский и Юрий Сенюшкин. Незадолго до того они выступали в рядах ЦСКА. Отыграл Валерий очень сильно, разрывал оборону соперников, творя настоящие чудеса. Каждый рейд Валеры по тылам соперника был настолько искусен и дерзок, что своих соперников он оставлял, попросту говоря, в дураках. У немало повидавших на своем веку калининцев было уязвлено самолюбие, разозлились они не на шутку. И по ходу второго матча, состоявшегося назавтра, они устроили настоящую охоту за Харламовым. Долго их усилия оставались тщетными, но в третьем периоде изловчились-таки и поймали его в "коробочку", да так, что у Валеры ноги подкосились. Поддерживаемый с обеих сторон товарищами, добрался он к нашей скамейке. Врач захлопотал вокруг него. Рядом стоял Балерин отец, специально приехавший в Калинин:

- Ну что, сынок, коньки скользкие?

Валера запальчиво ответил:

- Ничего страшного. Больше у них этот номер не пройдет!

Считал и считаю, что для Валеры хорошо было тренироваться и выступать бок о бок с Гусевым - цээсковцем, земляком, товарищем. Но суровый солдатский распорядок предусматривал и часы для отдыха. Они-то и проверяли харламовскую выдержку, преданность хоккею, ибо тут его пути-дороги с Гусевым расходились. Саша нарушал режим, хотя и наказывали его нещадно. Хватало у восемнадцатилетнего Валеры разума и выдержки, чтобы не идти на поводу у друга, который на льду вместе с ним вел команду вперед, а вне площадки забывал об ответственности перед коллективом.

Водное поло: вода не охлаждает пыла. Вратарь сборной страны Евгений Шаронов

Чаша нашего терпения переполнилась. Встал вопрос об отчислении Гусева. На собрании команды Валера взял слово:

- Прошу вас, ребята, еще раз поверить Саше. Если же он и на сей раз не сдержит обещания, то я готов вместе с ним быть отчисленным из "Звезды" и служить в войсках, разлучившись с хоккеем на полтора года.

Но и эта трогательная просьба спортсмена, которого уважали и любили, не поколебала решимости ребят, уставших от гусевских заверений. Его отчислили.

К моей естественной радости от побед нашей команды примешивалась и печаль от сознания того, что недалек час расставания с Валерием. Уровень хоккея второй группы он уже превзошел на две головы, и потому игры, с точки зрения тарасовского наказа, переставали давать ему ощутимую пользу. Я и так регулярно информировал Анатолия Владимировича по телефону о ходе стажировки. А в конце февраля команда ЦСКА проводила матч в Свердловске, я выехал туда и доложил старшему тренеру обо всем. Через несколько дней рядовой Харламов был отозван для прохождения дальнейшей службы в столицу".

Похоже, что портрет молодого Харламова, вступающего в большой мужской спорт, получился "сладковатым". Чуть ли не сплошные достоинства имел этот человек. Верится ли в такое?

У всех, с кем довелось мне встретиться, я выпытывал о каких-либо недостатках юного Валерия. Так и не выпытал. Произошло удивительное совпадение широты дарования и широты человеческой. Не это ли впоследствии передавалось многотысячным трибунам, которые выделяли Валерия Харламова особо?