Глава четвертая. Жизнь в колледже [1978 Гибсон Алтея

Жизнь во Флориде была совсем не такой, как я привыкла видеть в кино. И тем не менее жилось не так уж плохо. Доктор Уильям Грей по рекомендации тренера Уолтера Остина назначил мне стипендию. Колледж платил за место в студенческом общежитии, книги и обучение. Джейк Гейтер, старший преподаватель физического воспитания, устроил меня на работу помощницей преподавателя физического воспитания. Я помогала проводить уроки у девушек и получала 40 долларов в месяц. Этого было достаточно. Тратить деньги в Таллахассе почти негде. Многие заведения студентам запрещалось посещать. В основном мы слушали радио в общежитии, иногда устраивали танцы в нашем спортивном зале и смотрели фильмы в аудитории.

Нам больше нравилось смотреть фильмы в колледже, так как в городе был только один кинотеатр, куда пускали негров, да и шли там старые фильмы. В маленьком кафе колледжа можно было неплохо отдохнуть, сыграть в карты, выпить кока-колы, съесть рубленый шницель. В определенные часы нам разрешали посещать небольшое кафе в городе. Там тоже можно было отдохнуть, послушать музыку, но танцевать нам не разрешали. Старшекурсники могли находиться в городе до одиннадцати часов вечера, первокурсники - только до девяти.

Если вам нужно было выйти в город, вы должны были записать в специальной книге, куда и зачем идете. И если вас видели совсем в другом месте, то потом вызывали в дисциплинарную комиссию.

Один год, хотите верьте, хотите нет, я была председателем этой комиссии. И действительно, сами студенты прорабатывали провинившихся значительно строже, чем преподаватели.

Думаю, что основная причина столь серьезного отношения к учебе и жизни в колледже в том, что я была на три-четыре года старше своих сокурсниц. Мне было 22 года, когда в сентябре 1949 года я впервые пришла в эту школу, и 25 лет, когда окончила ее. Я чувствовала себя своего рода тетушкой по отношению к однокашницам.

До начала учебного года оставалось еще время, и мне выделили некоторую сумму до того, как я буду получать стипендию. Это было хорошим подспорьем. Я наслаждалась самостоятельностью. Выступила в нескольких соревнованиях, в том числе и в национальном чемпионате, который выигрывала третий год подряд. Однако надолго из колледжа я не уезжала до начала 1950 года - тогда меня снова пригласили участвовать в чемпионате страны на закрытых кортах. На этот раз я дошла до финала, где опять встретилась с Нэнси Шаффи, и она вторично победила меня (6:2 и 6:0). Ничего не могу сказать- она буквально разгромила меня.

Неважно, выиграла я, проиграла или сыграла вничью- какое это имело значение. Я приобретала опыт. И даже попала в финал - это больше, чем я рассчитывала.

Я возвратилась в колледж. Здесь на таллахасском вокзале меня ждал такой прием, который трудно забыть. Можно было подумать, что я выиграла турнир. На платформе наш студенческий духовой оркестр. Директор колледжа подошел ко мне и пожал руку. На здании колледжа был вывешен плакат "Добро пожаловать домой, Алтея!" Да, для новичка это незабываемо. Я была счастлива и благодарна.

Очевидно, все они понимали, что этот успех важен не только для меня лично, но и для всех негров.

Я никогда не считала себя крестоносцем, просто старалась делать все, что в моих силах. Конечно, всегда радостно, когда сделаешь что-то важное и полезное для всех негров, а может быть, просто для всех теннисистов.

Конечно, признание не приходит само собой. Вспоминаю сейчас 1950 год. Поскольку я хорошо выступила в прошедшем турнире, меня обязательно должны были пригласить участвовать в летних турнирах на травяных кортах -наиболее представительных соревнованиях. Так думала я. Но ничего подобного не случилось. Руководители Американской ассоциации лаун-тенниса, казалось, совсем забыли о моем существовании.

В газетах об этом почти не писали-считали, что если мне не разрешат играть летом на травяных кортах, то, конечно, не допустят участвовать в сентябрьском турнире в Форест Хилле. Причина для отказа будет - раз я не играла в малых турнирах, то как же смогу участвовать в главных соревнованиях. Получался замкнутый круг - как я могла проявить себя, если мне нигде не позволяли выступать.

Но, как говорят, мир не без добрых людей. Помощь пришла совершенно неожиданно. Алиса Мабл, выдающаяся теннисистка, выступила со статьей в июльском номере журнала "Американский лаун-теннис". Статья эта была подобно грому среди ясного неба. Вот что писала Алиса Мабл:

"Во время турне, где я выступала как игрок и как лектор, меня часто спрашивали - будет ли Алтея Гибсон допущена к играм национального чемпионата этого года. Не зная, что на уме у руководства Американской ассоциации лаун-тенниса, мне трудно было ответить на этот вопрос. По приезде в Нью-Йорк я была полна решимости это выяснить. На мой прямой вопрос один из членов комитета ассоциации после долгого раздумья ответил отрицательно: "До тех пор, пока не произойдет ничего сверхъестественного, мисс Гибсон не разрешат играть в национальном чемпионате",- таков был смысл его слов.

Официальная версия отказа - мисс Гибсон еще недостаточно зарекомендовала себя. "Действительно, она была финалисткой национального чемпионата в закрытых помещениях,- признался этот джентельмен.- Но разве я не знаю, что площадка там была ужасная". По-моему, мисс Гибсон выступала блестяще в той обстановке. Если учесть к тому же, что у нее недостаточно еще опыта участия в крупных соревнованиях, то победа ее над опытной Мидж Баккс кажется мне настоящим триумфом.

Чтобы получить возможность играть в национальном первенстве, по мнению членов комитета, Алтея Гибсон должна хорошо выступить в основных турнирах Восточной лиги, которые состоятся перед главным событием года - соревнованиями в Форест Хилле. Большинство из этих турниров - в Ориндже, Ост-Хэмптоне, Эссексе и др. приглашают участников. Если же ее не пригласят участвовать в них, она не сможет проявить себя, и тогда комитет формально будет вправе не допустить ее на первенство страны в Форест Хилле.

Я думаю, настало время взглянуть фактам в лицо. Если теннис считают благородной игрой, так давайте и вести себя благородно, как подобает порядочным людям, не лицемерить. Если мы исповедуем честность в спорте, то давно пора показать это на деле. Если Алтея Гибсон бросает вызов нынешним известным теннисисткам, то они должны принять его. Я знаю этих девушек и уверена, что ни одна из них не откажется встретиться в состязании с мисс Гибсон. Ее могут здорово "побить", но лучше, если у нее все-таки будет шанс проявить себя на корте.

Честно признаюсь, я не считаю мисс Гибсон потенциальной чемпионкой. Просто не знаю ее. В закрытых помещениях она играла в ужасно сложных обстоятельствах, но были моменты, когда она показывала смелую, захватывающую игру, которая, несомненно, станет лучше во встречах с первоклассными игроками. Завоюет ли Алтея Гибсон чемпионское звание в стране или за рубежом, зависит не столько от ее отличных ударов, сколько от волевых качеств. Если она станет чемпионкой, то в историю тенниса будет вписана новая яркая страница. Если нет, значит, мы увидим просто еще одного молодого игрока, который подавал надежды и не оправдал их. Но если ей будет отказано в возможности победить или проиграть, это станет огромным минусом для игры, которой я посвятила всю свою жизнь. И мне будет мучительно стыдно. А что если я очень сильно загорю летом? Кому в голову придет вычеркнуть меня из списков участников чемпионата страны? Как нелепо будут выглядеть члены комитета, если вдруг заявят: "Алиса Мабл не может играть из-за слишком темного загара" или "Мы не допустим к играм Маргарет Дюкен - у нее на носу веснушки". Точно так же нелепо отказывать Алтее Гибсон. Но так и есть. Алтею судят не по ее спортивным способностям, а по тому, что у нее другой цвет кожи. Если в области спорта мы должны показывать людям пример, давайте так и делать. Теннис может стать пионером подлинной демократии, если его руководители воспользуются моментом. Если же они откажутся, лавры достанутся следующему поколению - все равно кто-то пробьет эту стену. Участие негритянских спортсменов в национальном чемпионате теннисистов неизбежно. Это уже доказано в бейсболе, баскетболе, боксе, где никто не отвергает истинно талантливого спортсмена, независимо от цвета его кожи.

Алтея Гибсон, может быть, пока и не обладает всеми данными, чтобы стать чемпионкой, но у нее будут последователи. Они все равно будут стучаться в двери национальных чемпионатов, как сейчас Алтея. Возможно, теннисный мир поднимет массовый протест против несправедливого решения, принятого нашими политиканами. Действительно, а почему бы не протестовать сейчас?

Я не собираюсь петь дифирамбы мисс Гибсон как выдающейся теннисистке. Я уже говорила, что видела ее только на национальном первенстве в зале, где ей, очевидно, не удалось продемонстриовать свою лучшую игру, но несколько ее ударов мне понравились. Для меня ? она такая же теннисистка, как и другие, и у нее должны быть такие же возможности проявить себя как и у меня.

Я никогда не встречалась с мисс Гибсон, но считаю, что она такой же человек, и ей обязаны предоставить равные с нами привилегии.

Что касается меня лично, то буду рада помочь Алтее Гибсон. Если я смогу помочь ей улучшить игру или передать частицу моего опыта, как я передавала многим молодым игрокам, я сделаю это. Если я смогу хоть на йоту укрепить ее уверенность, когда буду болеть за нее, пусть Алтея будет спокойна - моя поддержка ей обеспечена".

Сразу после статьи мисс Мабл я попыталась попасть на чемпионат штата Нью-Джерси, но мне отказали. Мало сведений обо мне -такова была мотивировка. В теннисном мире это означает, что претендент не сыграл достаточно игр в ответственных квалификационных соревнованиях. Но где же мне было играть и набрать "больше сведений", если мне не позволяли выступать в этих самых соревнованиях!

Слов нет, я была обескуражена. И вдруг совершенно неожиданно лед тронулся. Клуб "Орандж лаун-теннис-клаб" в Южном Орандже (штат Нью-Джерси) - один из самых известных на востоке страны принял мою заявку на участие в соревнованиях Восточной лиги. Это был очень представительный турнир, второй по значению после чемпионата страны.

Дорис Харт - чемпионка Уимблдонского турнира 1951 г. в женском одиночном разряде, неоднократная чемпионка в парном (1947, 1951, 1952, 1953 гг.) и смешанном разрядах (1951, 1952, 1953, 1954, 1955 гг.)

Кажется, удалось, цветной барьер преодолен! Теперь дело было только за мной. Необходимо было выступить как можно лучше - и тогда можно рассчитывать на участие в соревнованиях в Форест Хилле. Мое выступление на первенстве Восточной лиги не произвело большой сенсации, но в первом круге я победила Виржинию Джонсон, а затем Хелен Перес обыграла меня во втором круге. Следующим был турнир в Чикаго - здесь я дошла до четвертьфинала и проиграла Дорис Харт со счетом 6:2 и 6:3. После этого член комитета Американской ассоциации лаун-тенниса Харольд Лебер заявил, что если я подам заявку на участие в первенстве страны, то мне разрешат выступать в нем. Не теряя времени я заполнила и отправила заявку в оргкомитет.

Алтея и Боб Перри (на дальнем конце корта) против Хэма Ричардсона и Кэрол Фагерос в показательном матче в Бирме (1955 г.)

Артур Френсиз, заместитель ответственного секретаря АТА, который непосредственно отвечал за мое участие в первенстве страны, послал несколько благодарственных писем организаторам турниров, в которых мне разрешили участвовать. В частности, он отмечал: "Негры всегда будут чрезвычайно благодарны вам и вашим коллегам за то, что вы на деле доказали, что теннис - это игра благородная и для благородных людей".

В другом письме на имя председателя ассоциации Нью-Джерси, который отказал мне в участии в соревнованиях на первенство штата, Артур Френсиз писал:

"Своим отказом вы показали, что боитесь. Снобизм, предрассудки и необъективное суждение о людях - это проявление антиамериканского духа, которому нет места ни в одном виде спорта, и особенно в теннисе".

В середине августа Американская ассоциация лаун-тенниса АЛТА объявила состав участников первенства США. Я попала в их число. Лоуренс Бейкер - президент ассоциации в тот год сказал, что я - одна из двадцати двух женщин, которых допустили к чемпионату страны, и многозначительно добавил:

- Мисс Гибсон допущена к участию благодаря ее способностям.

Это было именно то, чего мне всегда так хотелось.

Теперь, когда стало известно, что буду играть в Форест Хилле, я забеспокоилась: как же буду играть на совершенно незнакомых кортах? Кто-то предложил: "Попроси Сару Палфрей Кук, может быть, она поможет тебе и потренирует на этих кортах. Сара была сама прелесть- она сказала, что ей доставит удовольствие поиграть со мной, и обратилась к Ральфу Геткомбу - тогда президенту Западной лиги с просьбой разрешить нам потренироваться вместе. А ведь Сара сама не была членом этого клуба, и мистер Геткомб мог бы под таким предлогом спокойно отказать нам. Но этого не произошло.

Таким образом, я сумела потренироваться с Сарой Кук и опробовать площадку. Сара - одна из лучших теннисисток, с которыми мне приходилось встречаться. Эта тренировка была для меня большим подспорьем.

На время соревнований я остановилась у Роды Смит на 154-й улице в Гарлеме. Никогда не забуду первый день чемпионата. Рода и я проснулись очень рано, позавтракали, я собрала свои вещи. В небольшую спортивную сумку положила белые фланелевые шорты, белую тенниску, шерстяные носки, тапочки и белый свитер, который мне подарила одна женщина из нашей ассоциации.

Вместе с Родой мы пошли к станции метро на Шестой авеню. В одной руке у меня была сумка, в другой - две ракетки. Вскоре мы доехали до Форест Хилла - это было недалеко. Остановились у входа в "Вест Сайд теннис Клаб", я подумала: "Сколько же понадобилось времени, чтобы я получила возможность приехать сюда!"

Мы вошли внутрь и направились к столу регистрации участников. Я предъявила свои документы. Мой взнос за участие в одиночных соревнованиях был уплачен заранее, но я собиралась играть еще и в смешанной паре с Торстеном Йоханссоном из Швеции и должна была заплатить за это.

Когда с формальностями было покончено, я прошла в раздевалку. Я была рада, что хоть однажды уже была здесь с Сарой, поэтому не надо было спрашивать дорогу. Я чувствовала бы себя ужасно, если бы пришлось это сделать.

Рода оставалась со мной, пока я переодевалась, и это меня приободряло. Вокруг крутилось много журналистов и фоторепортеров, жаждущих интервью и снимков. Одна бы я не справилась с ними. Вся обстановка вселяла в меня благоговейный трепет. Внимание, разговоры, дружеские пожелания, похлопывание по плечу, вера в мои успехи - все это было слишком трудно пережить девушке, которой раньше никогда не приходилось проходить такого испытания.

Неразговорчивая по натуре, я желала только одного - чтобы они поскорее отстали, оставили меня в покое. Тем не менее я постаралась сделать все, чтобы не нарушить установленный порядок.

Первая игра моя была назначена на час дня. И хоть я пришла в клуб за два часа до начала, конечно, ничего не ела перед игрой. Свой первый матч против Барбары Кнэпп из Англии я выиграла легко (6:2, 6:2). Приняла душ после игры, переоделась, и тогда меня пригласили в одну из клубных комнат на пресс-конференцию. Мне любезно предложили перекусить в клубе -некоторые официальные лица хотели быть уверенными, что оценю их гостеприимство. Но я была слишком возбуждена, чтобы думать о еде. Обстановка была действительно дружелюбной. Я очень старалась внешне казаться спокойной и невозмутимой с журналистами, но внутри у меня все трепетало.

После интервью я осталась посмотреть несколько матчей, а потом вместе с Родой поехали домой. Мы пообедали и рано легли спать. Сначала я хотела пойти в кино, но, подумав, отказалась - глаза устанут, а мне надо быть свежей, нельзя упускать ни малейшего шанса.

В вечерних газетах широко комментировалась моя игра. Репортеры возмущались, почему оргкомитет назначил встречу на самом отдаленном корте - № 14, где и мест-то для зрителей было мало. Писали, что никто не мог предвидеть, что моя игра в первом матче вызовет такой большой интерес у публики. Журналисты саркастически заметили, что организаторы турнира предоставили самый лучший корт Джинджер Роджерс - звезде кинематографа, которая и играть-то толком не умеет.

Я не обращала внимания на всю эту шумиху. Мне казалось совершенно естественным, что Джинджер Роджерс вызывает больше внимания, чем какая-то Алтея Гибсон. Мне самой было бы гораздо интереснее смотреть ее игру - да, я не шучу. Единственно, что меня беспокоило, это бесконечные вспышки фотоаппаратов, которые порой ослепляли меня. Я точно знала, что фотографам не разрешалось так близко подходить к игрокам во время матча, и удивлялась, почему организаторы не оградят меня от них.

Но жаловаться не собиралась - как-никак, а я выиграла встречу. Следующий день был днем еще большего напряжения. Моей соперницей во втором круге была Луиза Бро, чемпионка Уимблдона и экс-чемпионка США. Луиза была одной из выдающихся теннисисток, и я не могла и мечтать о лучшей возможности показать, на что способна.

Первый сет Луиза выиграла 6:1. Я очень нервничала, и это отметили почти все журналисты. Один из них даже заявил, что "я выглядела напуганной до смерти". Думаю, что это несколько преувеличено, вполне допускаю, что была очень напряжена. Какой-то рьяный болельщик кричал не переставая: "Нокаутируй ее!". Во втором сете я "завелась" и выиграла 6:3. Почувствовала себя немного спокойнее. В третьем сете я вела 7:6 и подумала - не упустить бы этот шанс, но внезапно разразилась страшная гроза. Стихия так разбушевалась, что повалило одного из гигантских орлов, что стоял на углу стадиона со дня его основания. Игру пришлось перенести наследующий день. Худшего невозможно было и ожидать - целый вечер думать о продолжении встречи! Прочитав утренние газеты, я стала нервничать еще больше. На корты пришла заранее и попросила Сару Кук до начала матча немного поиграть со мной, и мы потренировались.

Я все еще не могла совладать с собой, когда мы начали играть. Но и Луиза тоже была взволнованна - она же чемпионка Уимблдона и если сейчас проиграет, то соревнования во втором круге для нее заканчиваются. Справедливости ради надо сказать, что нервное напряжение сказывалось на мне больше.

На этот раз народу у нашего корта собралось очень много. Казалось, здесь было больше репортеров, фотографов, кинооператоров, чем зрителей. Впрочем, все длилось всего одиннадцать минут. Первой подавала Луиза и сразу выиграла очко. Следующий сет был самым напряженным. Я сразу попала в трудное положение. Сначала проиграла на своей подаче. Потом сделала еще две ошибки, выиграла очко благодаря ее ошибке, и затем мяч с лёта вылетел с корта. Она вела 15:40. Но я была полна решимости не сдаваться без борьбы. Я выиграла очко на своей подаче, затем "убила" мяч у самой сетки, с лёта еще раз выиграла очко и вышла вперед. Однако Луиза сумела обмануть меня у сетки, и счет сравнялся. Мы разыграли 18 подач, прежде чем окончить гейм. В конце концов, Луиза выиграла его. Теперь я проигрывала 8:7. На своей подаче в следующем гейме она сразу повела 40:15. И несмотря на мои отчаянные попытки отыграться, Луиза выиграла матч 6:1, 3:6, 9:7.

Чтобы быть объективной в отношении моей игры с Луизой Бро, мне бы хотелось привести выдержку из статьи Дэвида Айзенберга в нью-йоркском журнале "Журнал Америкэн":

"Я был свидетелем многих драматических событий в спорте, но только немногие можно назвать более яркими, чем игра мисс Гибсон против мисс Бро. Не потому, что это была выдающаяся игра. Нет. Поражало, с каким упорством сражалась эта одинокая, нервная, цветная девушка, у которой обстоятельства украли большую победу.

Мисс Гибсон ужасно нервничала в начале матча, и мисс Бро легко выиграла первый сет 6:1. Но Алтея успокоилась во втором сете. Со времен Алис Мабл не было игроков с такими сильными ударами, как у Алтеи, и особенно справа. Она выиграла второй сет 6:3. В финальном сете мисс Бро выигрывала первые три гейма. Но Алтея превзошла себя и выиграла три раза на подаче своей соперницы. Наконец, Гибсон вышла вперед 7:6. В это время небо потемнело, стало темно, как ночью, загремел гром. Подача была за чемпионкой Уимблдона, чемпионкой страны. Всем было ясно, что она очень устала. Мужество и сила неизвестной негритянской девушки выбили Луизу из колеи.

Зрители почувствовали, что назревает сенсация. Но этого не произошло. Через десять минут хлынул проливной дождь - как из ведра. Матч пришлось отложить. Но нервное напряжение Алтеи отложить было невозможно".

Могу только добавить, что мне действительно было очень тяжело после поражения, и утешения, которые сыпались на меня со всех сторон, только усугубляли подавленное состояние.

Перед возвращением в колледж меня пригласили на обед в ресторан на углу 42-й улицы и Бродвея. Там Бертрам Бейкер (АТА) и Холлис Дэнн (АЛТА) обсуждали возможности моего участия в Уимблдонском турнире весной 1951 года. Руководители АЛТА не возражали против моего участия, но и не собирались оплачивать поездку.

Однако они заявили, что если я серьезно намерена участвовать в таком турнире, то мне необходимо больше тренироваться. Они предложили поехать в Хэмтрэмк (штат Мичиган) - пригород Детройта и под их покровительством тренироваться у Хуана Хокси - одного из самых лучших тренеров страны. Мне это предложение понравилось, к тому же меня приглашали играть в марте на турнире в Майами. Я знала, что буду первой негритянкой, играющей в паре с белым, и не где-нибудь, а на самом юге. Вот это было испытание! Я чувствовала себя как на ярмарке, будто меня каждую минуту все рассматривают в микроскоп.

Когда я прибыла в Майами Бич, оргкомитет поселил меня в прекрасном отеле "Адмирал". Я оценила этот жест, но, проведя там одну ночь, попросила перевести меня в подходящий отель для негров: чувствовала себя крайне одиноко и неуютно - единственная негритянка.

В мае я сдала экзамен в колледже и вылетела в Детройт. Билл Мэтни - репортер одной из негритянских газет в Детройте - встретил меня в аэропорту и проводил в отель "Готхэм", где администратор, широко улыбаясь, сообщил мне, что знаменитый Джо Луис - чемпион мира по боксу распорядился предоставить в мое распоряжение его персональный номер.

Все складывалось как нельзя лучше. К счастью, перед отъездом в Англию у меня была возможность лично поблагодарить Джо Луиса за его доброту. Мы вместе позавтракали, обсудили мои дела, и он сказал, что хотел бы оплатить мой билет из Нью-Йорка в Лондон и обратно. Вот это парень!

Не знаю, лучше ли я стала играть после тренировок в Детройте или нет. Негры в округе относились ко мне очень доброжелательно. Они даже организовали для меня показательное выступление и собрали 770 долларов для поездки в Англию. Билл Мэтни повез меня в один из банков и снял со счета деньги, которые были собраны для меня. Затем он купил билет в Лондон туда и обратно и оставшиеся деньги передал мне. Я ему ничего не сказала о билетах, которые обещал Джо Луис, так как боялась, что чемпион мог забыть о своем обещании. И напрасно. Когда я прибыла в аэропорт "Айделвилд", билеты от Джо Луиса на мое имя были уже в кассе. Поэтому я сдала билеты, купленные Биллом Мэтни, а деньги отдала Бертраму Бейкеру, чтобы он сохранил их до моего возвращения.

К сожалению, я не смогла выиграть в Уимблдоне. Все, что я там получила,- это опыт.

Потом наступил еще один сезон разочарований. Я прогрессировала в игре не так быстро, как ожидала, и, главное, как ожидали другие. Может быть, потому, что было мало возможностей играть с теннисистами высокого класса. Как бы там ни было, сезоны 1951, 1952 и 1953 годов были для меня самыми неудачными.

Единственными приятными воспоминаниями в то время, кроме учебы во Флориде, конечно, было знакомство с одной семьей, с которой нас связала тесная дружба, и с человеком, который стал моим тренером и лучшим советчиком.

Когда в 1951 году я во второй раз была приглашена участвовать в чемпионате Ист Оранджа на травяных кортах, то попросила поселить меня недалеко от клуба. Кто-то из руководителей АТА предложил - может быть, Розмари Дарбен, отличная теннисистка, которую я хорошо знала несколько лет, поможет мне устроиться в ее доме. Идея была отличной, и я попросила Розмари узнать у родителей, не разрешат ли они пожить неделю в их доме. Она сейчас же позвонила домой. Сначала миссис Дарбен, которая не очень хорошо себя чувствовала в то время, приняла просьбу дочери без энтузиазма, так как боялась, что не сможет оказать мне достаточного гостеприимства. Но Розмари воскликнула: "Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Алтея свой человек. Тебе незачем суетиться вокруг нее".

Итак, вечером я была уже у Дарбенов. Я намеревалась пробыть у них неделю, но мы так подружились с Розмари, что она предложила остаться еще на некоторое время. Конечно же, я была согласна. В их доме я чувствовала себя счастливой. И совсем не потому, что в родительском доме на 143-й улице было тесно, не потому, что жить за городом было значительно приятней - все-таки свежий воздух, а главным образом потому, что у нас с Розмари оказались общие интересы: теннис, гольф, боулинг, пластинки. Я готова была жить у них постоянно.

Дарбены относились ко мне, как к родной дочери, и я платила им тем же. Я даже могла действительно стать членом их семьи. В семье Дарбенов были три мальчика и три девочки. Через несколько лет один из их сыновей- Вильям стал назначать мне свидания. В газетах даже писали, что мы были помолвлены, но это неправда. Мы действительно часто были вместе многие годы. Вильям всегда встречал меня в аэропорту после поездок, может быть, поэтому репортеры пришли к такому заключению. Но мы никогда не были помолвлены. Я думала серьезно о нем, но ничего из этого не получилось.

Я и теперь часто навещаю Дарбенов и надеюсь, что всегда встречу в их доме радушный прием.

Когда я с восхищением рассказываю о поездках, мамаша Дарбен перебивает и с улыбкой замечает:

- Подумать только, когда ты первый раз пришла к нам в дом, то была как маленькая мышка. От тебя и слова-то добиться было трудно. А сейчас - посмотрите на нее!

- Я молчала, когда впервые появилась у вас, потому что была напугана,- все так строго смотрели на меня. Вот я и боялась открыть рот.

Но матушка Дарбен знала, что я ее очень люблю и полна благодарности за все хорошее, что видела в ее доме. Да, там я была счастлива!

Знакомство с Сиднеем Левеллином также сыграло большую роль в моей жизни. Гарлемский тренер, он работал таксистом. Он очень помог мне не только в техническом отношении - поправил хват ракетки, обучил тактике, но и в общем развитии. Но, главное, он заставлял меня постоянно интересоваться игрой, использовать малейшую возможность, чтобы совершенствовать ее.

Для Сиднея ничего в жизни не существовало, кроме тенниса да еще жены Лии. Встретила я его в 1947 году. Однажды в 1950 году мы с ним стали финалистами открытого чемпионата Нью-Джерси среди смешанных пар.

Сидней подошел ко мне после того, как прочитал в журнале "Джет" статью, в которой меня окрестили "самым большим разочарованием в теннисе", и предложил быть моим тренером. Он убеждал, что у меня есть все данные, чтобы достичь вершин в теннисе.

Мне нравились его убежденность, настойчивость и искренность; при нем я чувствовала уверенность в себе. Прежде всего он стал переучивать меня держать ракетку. Раньше я держала ракетку стародавним, так называемым континентальным, хватом, который позволяет выполнять удары справа и слева, не меняя хватки, и который предпочитал мой первый наставник Фред Джонсон. Но у него была одна рука. Сид обучил меня более пластичному удару, позволяющему максимально использовать работу кисти. Очень много мы работали над тактикой игры. У него была даже своя "теория правильного ответа". Часами пропадали мы на корте. Больше всего внимания уделяли подаче и игре у сетки. Сид очень помог мне.

Руководство АТА, казалось, совсем потеряло интерес ко мне. Я продолжала

выигрывать чемпионаты АТА год за годом, но когда касалось первенств АЛТА, они сбрасывали меня со счетов.

В списке сильнейших теннисисток США 1952 года я была девятой, на следующий год стала седьмой, а в 1954 году я скатилась на 13-е место. Конечно, это не назовешь продвижением вперед.

Список 1954 года составлялся по результатам выступлений предыдущего года, а в 1953 году я окончила колледж во Флориде и благодаря покровительству старшего преподавателя физического воспитания Джейка Гейтера получила место преподавателя физического воспитания в Линкольнском университете, в Джефферсон-сити в штате Миссури. Проработала я там два года - 1954 и 1955 годы. Эти два года были сложными для меня. Там я повстречала великолепного человека. Он служил в армии в чине капитана и находился недалеко от университета в летних лагерях. Капитан был старше меня. Мы часто проводили время вместе. Из-за него я почти забросила теннис.

Конечно, я была разочарована, что не прогрессирую, застыла на месте. Все еще чемпионка АТА, и ничего больше. И в перспективе ничего хорошего. Я устала от нехватки денег. Вначале я получала 2800 долларов в год, затем 3000 долларов. Маленькая квартирка стоила 48 долларов 50 центов в месяц. Кроме того, приходилось платить за машину - это был потрепанный "Олдс-мобиль", который я купила в кредит. Откладывать было совершенно нечего.

Когда приятель предложил мне вступить в Женский военный корпус, я подумала - почему бы нет? Платят там неплохо, а поскольку у меня есть образование, то могу стать офицером, жить припеваючи, помогать родителям и даже откладывать понемногу. Идея была заманчивая, а перспектива жизни в жесткой дисциплине не пугала - это мне было знакомо. Кроме того, я могла быть рядом с капитаном, а это для меня значило больше всего. Любовь и увереннность в том, что я любима - были для меня совершенно новыми чувствами. Удивительно - все, что казалось мне раньше чрезвычайно важным, стало совсем незначительным. Главное, ты с человеком, которого любишь.

Теннис теперь не казался мне самым главным в жизни.

Расовая сегрегация в штате Миссури проявлялась очень ярко. Я уже почти примирилась с ней, когда была в Таллахассе, но в Миссури было ужасно. Негры, жившие в Джефферсон-сити, не обращали на это внимания, они к ней привыкли, но я все время нервничала и не могла примириться. Настроение у меня было ужасное и, может быть, отчасти из-за этого, я подала официальное заявление в женский военный корпус.

Помню, как я расстроилась, когда мы с Дональдом Мак-Моором, одним из преподавателей физического воспитания в нашем колледже, пошли поискать для своих воспитанников местечко для игры в боулинг. В первом же заведении, куда мы обратились, ответ был категоричным: "Убирайтесь! Нечего здесь делать!" Хозяин другого зала не возражал, но пускал с условием, что мы будем играть только по утрам и уходить не позже половины первого-двух, так как после двух приходят его постоянные клиенты - белые.

Владелец показался нам порядочным человеком, и мы согласились на его требования. Главное, мы могли играть, а это - все, что нам нужно. Итак, мы стали посещать этот зал и получали большое удовольствие. Но однажды пришли и не увидели прежнего хозяина. К нам подошел незнакомый человек:

Когда же мы объяснили, что пришли поиграть и что прежний хозяин всегда разрешал нам приходить по утрам, он ответил:

- Только не здесь! Цветным здесь нечего делать! Только для белых!

Мы снова попытались объяснить, что уже давно ходим сюда. Но он не хотел и слушать. Я вышла и вдруг увидела прежнего хозяина. Оказалось, что этот человек- его партнер - решил выгнать нас, так как некоторым белым клиентам не нравится, что по утрам в зале бывают негры.

"Мне очень жаль, но все дело в деньгах. Если некоторые постоянные клиенты откажутся посещать наше заведение, нам будет туго. А мы не можем этого себе позволить".

Так закончился наш небольшой социологический эксперимент.

Заняться чем-нибудь в Линкольне было трудно. Единственным утешением был спорт, и я играла в теннис, пинг-понг и бадминтон. Хотела играть за факультет в баскетбол, но мужчины не соглашались.

Самое большее, что они разрешали мне,- тренироваться вместе с ними.

Дуайт Рид - старший преподаватель физического воспитания в колледже рассказывал как-то репортерам:

- Надо несколько раз внимательно приглядеться к Алтее, чтобы убедиться, что она представительница слабого пола. Она отлично играет в любые игры. Трудно было представить, что эта девушка, когда она толкалась, вырывала мяч.

Иногда я играла в бридж. Ходила в кино. Если хотела пойти в кино второй раз на неделе, то приходилось смотреть один и тот же фильм. Для меня это была слишком спокойная жизнь. После окончания учебного 1955 года я собрала вещи, села в свой "Олдс-мобиль" и отправилась в Гарлем. Рассказала Сиду Левеллину о том, что подала заявление о вступлении в женский военный корпус. Он чуть не упал в обморок. Битый час он уговаривал меня, повторяя, что я лишаю себя возможности сделать блестящую карьеру в теннисе.

В конце концов, он написал мне рекомендательное письмо в поддержку заявления о приеме в армию, но ясно дал понять, что сделал это скрепя сердце. Когда через несколько дней я сказала, что прошла медицинскую комиссию и жду вызова, он страшно расстроился.

После этого разговора в теннис мы больше не играли. Не было смысла.

Но проходили недели, а вызова все не было. Понемногу я стала самостоятельно тренироваться и в шутку сказала Сиду, чтобы он послал заявку на мое участие в национальном первенстве.

Мы сидели в машине около кортов на перекрестке 150-й улицы и 7-й авеню.

"У меня никак не укладывается в голове, к чему ты это все затеяла? Перед тобой такое блестящее будущее!"

"Не вижу никакого блестящего будущего. Если бы я чего-то стоила, то была бы уже чемпионкой. Видно, не добиться мне чемпионского титула. Я устала от того, что чужие люди заботятся обо мне, собирают для меня деньги, покупают одежду, билеты на самолет, платят за любую мелочь-еда это или одежда. Пора заботиться о себе самой. В армии у меня будет возможность делать это".

- Играя в теннис, ты можешь поступать тоже, как ты хочешь,- настаивал Сид.

- Хорошо. Ты так думаешь, и я так думаю. Но нас только двое, и ни у тебя, ни у меня нет денег. А они нам нужны.

Именно так оно и было. Даже когда я снова готовилась к соревнованиям в Форест Хилле, голова моя была занята совсем не теннисом. Я устала от всего этого. Единственное, о чем я думала: как все же жаль Сида. Мое решение очень много значило для него. С утра до вечера он носился по Нью-Йорку в своем такси, стараясь отложить лишний доллар, чтобы осуществить свою мечту - стать профессиональным теннисистом. И поскольку я хотела расстаться с теннисом, то в какой-то степени заставляла и его расстаться с мечтой. Не потому, что он один не смог бы пробиться в профессионалы. Смог бы! Такой уж он человек. Но с моей помощью он сделал бы это быстрее - мое имя было бы хорошей рекламой.